Виктория Платова - В тихом омуте...
Сейчас-то все и начнется.
Сердце мое бешено колотилось, когда я закрывала за собой дверь моего временного убежища, Левиной квартира… Уже завтра меня здесь не будет, и это нужно отметить помимо всего прочего.
Я задернула пыльные тяжелые шторы на окнах, чтобы низкое предвечернее солнце не помешало мне и Еве встретиться друг с другом – все должно быть интимно. Я пустила воду в ванной и нашла единственную радиостанцию, которая меня не раздражала – “Ностальжи”; там были те же идиоты диск-жокеи, что и везде, но все это искупалось Ивом Монтаном в финале часа. “Падают листья”, самый подходящий музыкальный фон…
"Та-ак, цветы излишни, – запоздало подумала я, – но шампанское – в самый раз”. Я аккуратно открыла его, чересчур серьезная молодая женщина, налила в бокал и отправилась с ним в ванную. Я выбрала именно ванную потому, что свет, отражавшийся в облицованных белым кафелем стенах, был особенно беспощаден, а значит, мы лучше разглядим друг друга.
Ну, смелее!
Точеная грудь Евы, насаженная на мою грудную клетку, высоко вздымалась, и я медленно начала расстегивать пуговицы рубашки, легко проскальзывающие сквозь петельки. Рубашка упала на пол, вслед за ней свалились джинсы. Я аккуратно переступила ногами, все еще не решаясь поднять голову к зеркалу, хотя и знала, каким оно встретит меня – немного мутное стекло в обрамлении тонкого белого пластикового канта. Я подошла к зеркалу вплотную и бесстрашно раскрыла глаза. Моя Ева была передо мной, она смотрела на меня.
Это было странное лицо. Его очертания еще окончательно не сформировались, подобно зародышу в чреве, они плыли, парили надо мной, – это все еще было чужое лицо чужой женщины, и я цинично оценивала его со стороны.
Оценивала и не находила в нем изъянов, браво, Влад! Есть ли у тебя книга отзывов?..
Лицо было таким или почти таким, каким высветилось в первый день на компьютере. Возможно, его чуть портили испуганные, тревожные – мои! – глаза, казавшиеся неуместными на этом безмятежном лице – но все это пройдет… Чуть нездешние, чуть поднятые к вискам веки, восхитительно прямой нос, капризные губы – если бы я встретила эту холеную парвенюшку где-то на полубогемной вечеринке, то скорчила бы презрительную гримасу и почесала бы мочку уха от зависти – скажите пожалуйста, безмозглая сучка, охотница за толстыми кошельками…
Неужели это я?
Я заплакала.
Я даже предположить не могла, что из недр моей кожи выбьется лава именно этого лица и что она, застыв, приобретет именно эти черты. Я даже не в силах была отвести глаза от зеркала.
"Черт знает что! Ты красавица!” – прошептал Иван.
"Могу пристроить в киношку, – сострил Нимотси, – у меня остались кое-какие половые связи”.
"Я всегда это знала!” – просто сказала Венька.
К черту пафос, Ева, давай пить шампанское, иначе оно выдохнется… Я поднесла бокал к зеркалу и чокнулась с Евой, взирающей на меня из его глубин.
– Твое здоровье!..
И почти тотчас же выражение лица изменилось, оно потеряло статичную красоту, стало почти отталкивающим. И только тогда я наконец взяла себя в руки и перестала заискивать перед ним – все правильно, оно еще плывет, оно чересчур подвижно, оно не знает, куда себя деть, и хочет вырваться из нового стойла, нового каркаса. Надо потерпеть – три-четыре месяца, и все станет на свои места.
Я хмыкнула: три-четыре месяца – это уже проза жизни, и нужно думать, где их провести. Я с сожалением рассталась с Евой в зеркале и погрузилась в теплую воду.
Мне нужны были эти три-четыре месяца, чтобы закрепиться на высотах, чтобы окончательно приручить к себе новое лицо, – и я совершенно не знала, где их провести.
Думай, Ева!
Я вдруг поймала себя на мысли, что обратилась к себе именно так: Ева, – поймала и засмеялась. Все-таки неплохо пить шампанское в ванной, это может стать традицией, хотя и пошловатой, но, в конце концов, такому лицу это можно простить. Грудь в порядке, живот можно подкачать и ноги тоже… Господи ты Боже мой, такие мысли никогда не приходили мне в голову раньше – надеюсь, что это не зайдет слишком далеко, иначе придется покупать видеокурс шейпинга или чем там занимают себя богатенькие скучающие дамочки?.. Нет, все-таки счастливая мысль изменить внешность – почему только она не пришла мне в голову раньше… До того…
До чего?
До того, как все это случилось, до того, как их убили.
Их убили, Я даже похолодела в теплой ванной.
Их убили, они убиты, а ты не нашла ничего лучшего, чем трусливо сделать пластическую операцию. Но, сделав ее, ты сожгла за собой все мосты: вот если сейчас бравые стриженые парни в бронежилетах взломают эту дверь и вытащат тебя, розовенькую, из ванной – что ты им скажешь?.. Что ты испугалась? А до этого еще и вляпалась в производство порнографических фильмов, и даже исправно за это получала денежки, и плохонькую недвижимость прикупила? А когда почуяла, что пахнет жареным, – пустилась в бега, потеряв голову? Но, видно, не очень-то ты ее и потеряла, если прихватила с собой крупную сумму в валюте…
Я даже тряхнула головой, так это было похоже на конвульсии мухи в искусно сплетенной паутине: чем больше я пыталась вырваться, тем больше запутывалась. Конечно, проще и вернее всего нужно было прийти и покаяться, я же не преступница, в конце концов, и кто-то действительно защитил бы меня от греческой истории, если бы она оказалось правдой… Но я не сделала этого, а отвергнув простой вариант, так и не пришла к сложному.
Оставалось одно: бег, бег, бег… “Бег зайца через поля”, кажется, так называется роман Себастьена Жапризо, содержание которого я не понимала. Там тоже кто-то бежал, но все закончилось для него плачевно… К черту все.
Главное – ближайшие три месяца.
Потягивая шампанское и изредка соблазняясь собственной чудесно преображенной грудью, я начала соображать, где бы мне пересидеть это время. Конечно, речи о том, чтобы именно сейчас ехать в Питер к Алене – а без Алены Питер был бессмысленным, – и быть не могло. Еще не сформировавшееся окончательно лицо может в любой момент подвести. И потом – временная форма давала мне преимущество перед теми, кто потенциально может разыскать меня: заинтересованными компетентными органами по одному поводу, порнодельцами от Нимотси совсем по другому поводу. И наконец, существовали еще двое несчастных влюбленных, уж они-то не остановятся… Дом в медвежьем углу – вот что нужно мне сейчас. Дом, скит, келья, сруб на краю заброшенной деревни… Я вдруг остановилась, поняв, что чуть не проскочила мимо одного из возможных решений. Новый человек в плохо населенных деревнях – это всегда несколько подозрительно, одинокий чужак, простреливаемый насквозь, – не очень завидная участь, а вот келья…
Я отхлебнула окончательно выдохшееся шампанское.
Конечно же, как я могла забыть об этом модном в самом начале девяностых вгиковском поветрии – шляться по тверским, псковским и владимирским пустыням, обителям, монастырям. Особенно этим грешили экзальтированные киноведки старших курсов. Некоторые, особенно продвинутые, заводили себе духовников и часами отбивали поклоны на всенощных. На какое-то время это стало даже престижнее, чем традиционный автостоп в Прибалтику и Крым. Неистовых хиппи сменили такие же неистовые эзотерики и религиозные подвижники. Кто-то успешно переболел этим после трех месяцев на природе и скудной монастырской пище, а кто-то завалился в эту щель. Я помнила безумную историю Нелли Райх, которая бросила пятый курс и квартиру на Сретенке и постриглась в монахини.
Эта история была популярна пару недель, пока ее благополучно не сменила смерть Ивана, вывалившегося из окна. Кто-то из режиссеров документальной мастерской даже собирался снимать Нелли в качестве персонажа для курсовой работы – мне предложили съездить туда, поговорить с ней и написать что-то вроде плана к сценарию, ну, конечно, где-то должен был остаться и адрес, я записывала его… Но умер Иван, и далекий Бог, к которому ушла от преуспевающего мужа Нелли, бросил моего друга и совсем ему не помог…
Я забыла о Нелли напрочь, чтобы сегодня, сидя в ванной, вспомнить о ней. Моя записная книжка датировалась девяностым годом, и с тех пор в ней почти не прибавилось записей, значит, адрес должен быть там…
Я вылезла из ванной, дрожа от нетерпения, и отправилась в комнату, оставляя после себя мокрые следы на паркете. Так и есть, адрес был записан на третьей странице моим четким каллиграфическим почерком семилетней давности. Тверская область, которую я смутно себе представляла, и городишко Андреаполь, который я не представляла себе вообще, должно быть, Нью-Йорк местного тверского значения, отправная точка, после которой еще три часа на рейсовом автобусе до деревни, название которой мой знакомый режиссер забыл, ну неважно, оттуда на подводе тебя любой местный алкоголик за две бутылки водки довезет, так и было добросовестно записано мной: “А оттуда тебя любой местный алкоголик за две бутылки водки довезет…"
