Виктория Платова - В тихом омуте...
– Может быть, со мной? – раздался низкий бархатный голос. Я обернулась и увидела молодого человека с расхожей внешностью покорителя женских сердец, этакого поджарого кобелька с хорошо посаженной головой и сросшимися бровями.
Кобелек, сладко улыбаясь, положил на зеленое сукно пятидесятидолларовую купюру, но этот дешевый шик не подействовал на меня. Я небрежно вынула из кармана мятую сотенную и накрыла ею жалкий штатовский полтинник.
Все вокруг засвистели, к нам начали подтягиваться зрители; чтобы не упасть лицом в грязь, кобелек достал еще одну купюру, и партия началась.
Он играл неплохо, но сегодня был мой вечер – мне фартило; два изящных приема, которым обучила меня старуха, были встречены на “ура”; я вытащила два совершенно безнадежных шара – меня готовы были короновать!
Я засунула выигранные деньги в карман, даже не взглянув на них, стряхнула мел с рук и только сейчас заметила Алену – Алена, не отрываясь, смотрела на меня, в ее зрачках прогуливались под руку восхищение и ревность. Если до этого я могла сомневаться, то теперь сомнений не было: удачно зажаренный цыпленок зародившегося Алсниного чувства был приправлен отличным бильярдным гарниром.
Я дружески улыбнулась Алене, рванувшейся навстречу мне, и приняла приглашение кобелька раздавить с ним бутылочку текилы. Действовать нужно было мгновенно, буря и натиск, короткий поводок – я еще заставлю тебя поволноваться.
Кобелька звали Максом, это выяснилось после первого тоста; потом он, нежно наваливаясь на меня литым телом, поведал, что занимается клипами и даже что-то делал для Пугачевой, надо же! Но на меня это не произвело никакого впечатления, куда важнее была информация об Алене. Он не удивился, узнав, что меня привезла сюда именно она.
– Шит! – сказал Макс на английский манер, по-русски небрежно смешивая “черт” и “дерьмо”. – Алене всегда достается самое лучшее!
– В смысле? – Я невинно улыбнулась.
– Ты разве не в курсе? Она у нас специалист по девочкам. Она их трахает, если тебя интересует физиология.
– Что ты говоришь!
– У нее бывают отличные телки. Но ты – самое лучшее, что у нее было за последние три года. Во вкусе ей не откажешь.
– Я только сегодня с ней познакомилась. – Господи, прости мне это вранье.
– Тогда у тебя есть еще возможность выбрать, – воодушевился Макс, – между мною и ею.
– Можно, я останусь при себе?
– Можно, я тебя поцелую?
Боковым зрением я держала Алену, расположившуюся недалеко от нас, в компании жалких молодых людей, любителей выпить за чужой счет – об этом красноречиво говорил их прикид, любовно выбранный в сэконд хэнде.
– ..ты не ответила. Можно, я тебя поцелую?
Я благосклонно разрешила, и его губы осторожно коснулись моих; черт, его внешность не обманула, он действительно мог покорить кого угодно. Я ответила на поцелуй, я даже увлеклась им, на секунду забыв об Алене. Получилось вполне правдоподобно, да это и было правдой – Боже мой, как много вещей в жизни могло пройти мимо меня…
Макс решил закрепиться на достигнутых высотах, он отпал от меня, как пиявка, чтобы через секунду продолжить свою игру. Каждый вел здесь свою игру. В результате нехитрых комбинаций ему могла обломиться телка на ночь, я так и чувствовала ход его мыслей, заключенных в изящно стриженную черепную коробку.
– Хочу увезти тебя отсюда.
– Да? А мне здесь нравится.
– Черт возьми…
– Сочувствую твоей взбунтовавшейся плоти. Он коснулся тыльной стороной ладони моей щеки, и я увидела, как застыло лицо Алены, на секунду превратившееся в японскую маску гнева.
– Хочу увезти тебя, потому что хочу тебя. – Он пошел по наиболее легкому и наиболее оптимальному пути.
– Если я хорошо играю в бильярд, это не значит, что я хорошо играю в постели.
– Тебе ничего не придется делать. Я все сделаю сам.
– Это мужской шовинизм.
– Хорошо, пусть будет так, как ты хочешь. Я дружески поцеловала его в щеку, твердую и чисто выбритую, и соскользнула со своего стула.
– Ты куда? – обеспокоился Макс.
– Через пять минут приду, – я укоризненно посмотрела на Макса.
– Тебя проводить?
– Еще успеешь.
Вечер слишком затянулся, и я, поборов невесть откуда взявшееся искушение остаться с этим красивым холеным жеребцом, отправилась в гардероб, взяла свой длинный плащ и вышла из заведения.
В лицо мне пахнул сырой ветер, мгновенно выветривший остатки хмеля, и я медленно пошла по набережной, названия которой не знала; я даже не знала, куда мне идти, но надеялась, что у меня будут достойные провожатые.
Так и произошло.
Через пять минут за моей спиной нетерпеливо просигналили. Я знала кто, но дала себе еще несколько секунд. Рядом с тротуаром мягко двигался джип Алены. Она предупредительно открыла дверцу. В полосах света от уличных фонарей я увидела ее счастливое и немного растерянное лицо. Боже мой, я ведь знала это выражение, я столько раз видела его во ВГИКе – она уже была влюблена и ждала от ближайшего будущего приключений и недолгой, но испепеляющей любовной игры. Да, я знала это выражение и знала, чем заканчивается период токования, но на секунду меня вдруг охватила жалость к Алене и презрение к себе: я цинично использовала чужие слабости, расчетливая, холодная стерва.
– Почему ты ушла? – спросила она меня.
– Потому, почему и пришла. Просто так.
– Я подвезу тебя.
– Валяй.
Я села в машину и только тут сообразила, что не сказала Алене, куда меня везти. Я не сказала, а она не спросила.
– На Васильевский, если это тебя не затруднит.
– Не затруднит.
Занавес над первым актом трагифарса опустился, но расслабляться было рано. Вернее, самое время было расслабиться. Я запрокинула голову на сиденье.
– Тебе понравился наш мышиный жеребчик? – ревниво с просила Алена.
– Кого ты имеешь в виду?
– Макса.
– Забавный тип. Никогда бы не подумала, что вы конкуренты. Вы бы неплохо смотрелись вместе.
– Та-ак… – Алена рассмеялась, – уже доложил. Тем лучше, избавил меня от тягостной процедуры объяснений.
– Меня это не шокирует, но…
– Можешь не продолжать, я поняла.
Джип оказался отличной машиной, он плавно нес нас сквозь сырую питерскую ночь и действительно укачал меня. Все вышло самым замечательным образом, даже наигрывать не пришлось; но сквозь легкий сон я чувствовала, что Алена чуть придерживает машину, чуть дольше, чем нужно, задерживается на светофорах… Несколько раз она останавливалась, выходила и возвращалась – на заднее сиденье летели бутылки и пакеты. У набережной она остановилась: над Невой вздыбили свои спины мосты.
Несколько минут она смотрела на меня, а потом тихонько коснулась плеча.
– Черт знает что, мосты развели… Начало третьего.
– Я вижу, – спокойно сказала я.
– У меня есть альтернативный вариант, – Алена старалась не волноваться, – я живу здесь недалеко, на Крюковом… Ты можешь остаться у меня до утра. А утром я тебя отвезу.
Н-да, изящно все получилось, и мосты развели в масть, браво, Алена!
Я выждала паузу.
Алена извинительно развела руками:
– Надеюсь, ты не считаешь это похищением сабинянок?
– Никоим образом.
Спустя десять минут мы уже были возле Алсниного дома. Она лихо припарковала машину, вытащила пакеты, часть из них отдала мне – включая и затесавшийся сюда роскошный букет роз.
– Тебе нравятся розы?
– Нет. Я вообще не люблю цветы.
– Я учту, – серьезно сказала Алена.
…Она жила на втором этаже, окнами на Крюков канал, в огромной двухкомнатной квартире с евроремонтом и джакузи. Вот где я хотела бы закончить свои дни – лицом в мягкий ковер с длинным ворсом, у ножек стола красного дерева, рядом с осколками дорогого саксонского фарфора…
Спальня была совсем не похожа на немного тяжеловесную гостиную: зеркальный потолок, обитые черной тканью стены, огромная кровать под черным покрывалом, которое взрывали несколько ярких цветовых пятен – маленькие подушки с латиноамериканским геометрическим узором: кирпичные, желтые, оранжевые. Одна из стен была отдана на откуп рыбам: в нее на всю длину был вмонтирован огромный аквариум. Такого я не видела никогда: неспешная жизнь кораллового рифа протекала прямо перед глазами, аквариум завораживал своей реальностью.
Впрочем, я увидела все это чуть позже; а сейчас мы сидели с Аленой на кухне. Тяжелые буковые стулья показались мне слишком пресными, чтобы, сидя на них, общаться с экстравагантной Аленой, и поэтому я расположилась на полу. Прямо под большим портретом Марлен Дитрих в неизменном мужском костюме с жилеткой и мягкой шляпе с широкими полями.
Я чувствовала, что Алене было неудобно разговаривать со мной, глядя на меня сверху вниз, и после некоторых колебаний она тоже растянулась на полу, подперев голову руками.
