При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
— Не возражаете? — Я поставила перед носом Зеленского диктофон и весело ему улыбнулась.
— Пожалуйста-пожалуйста, — великодушно разрешил он.
— Олег Наумович, — начала я проникновенно, — я пришла просить вас о помощи. — Зеленский вздрогнул. — Нам нужна полная картина всего зоозащитного движения в Москве. Что, кто, как — ну, вы понимаете. Мы навели справки, — я заговорщически прищурилась, без особой, правда, надежды, что моя гримаса будет правильно понята, — и нас заверили, что вы — самый осведомленный в этих вопросах человек. Помогите.
Зеленский расплылся в довольной улыбке:
— Конечно. Все-все-все. Итак…
Итак, из слов Олега Наумовича явствовало, что их префектура и лично он сам в прошедший календарный период совершали благородные поступки один за одним.
— Вы спросите — почему? — утвердительно сказал Зеленский, и я кивнула — действительно, когда префектура ни с того ни с сего начинает совершать благородные поступки, кто угодно может потребовать ее к ответу. — Я отвечу. Прежде всего, таково было указание мэра. Для нас это закон. Кроме того, совесть. Да-да, душенька, совесть. Ведь если человек не поможет собаке, ей никто не поможет.
— Логично, — вставила я. Только очень наивные собаки ожидают помощи от кошки или, скажем, от вороны. Умные собаки прямиком идут в префектуру.
— А ведь они ждут помощи, — надрывно продолжал заместитель префекта. — Стоит посмотреть им в глаза — голодным, больным, несчастным, — чтобы понять, КАК они ее ждут. У нас было специальное выездное мероприятие на улицы округа, выезжали всей префектурой, и никто из наших сотрудников не остался равнодушным. Ничего даже не пришлось объяснять — просто посмотрели им в глаза, и все стало понятно.
Я представила себе, как сотрудники Окружной префектуры, среди которых наверняка преобладали тетки типа той, которая «только по средам и четвергам», бродят по улицам и заглядывают в глаза собакам, и мне стало весело.
— И — дело пошло. Построили три приюта. Три! — Зеленский поднял вверх указательный палец, хотя, учитывая количество пальцев на его руках, имел полную физическую возможность поднять три пальца. — Это немало, душенька. Собираем туда собак, лечим, кормим, моем. А то ведь они почти все больные, грязные. Они ведь живут около помоек и там же питаются. А потом эту инфекцию разносят по городу…
Зеленский увлекся и не заметил, как его понесло вниз с высоты первоначального благородного сострадания. Голос его стал жестче, черты лица заострились, и мне показалось, что еще минута-другая, и он перейдет к призывам отстреливать разносчиков заразы и очищать улицы родного округа от злобных собак, которые ведь и укусить могут. Этого не произошло, Олег Наумович вовремя спохватился и опять запел сладкую песенку о любви и беззащитности. Я прервала его самым бестактным образом:
— Вам не знакома случайно фамилия Морозов?
— Морозов? — Зеленский посмотрел на меня странно. — Морозов… Фамилия распространенная, наверняка у меня найдется пара-тройка знакомых. Он чем занимается?
— Благотворительной деятельностью по защите животных, — сказала я безо всякого выражения.
— Нет, не знаю такого.
— А вообще-то вы поддерживаете контакт с общественными организациями? — спросила я. — С теми, которые тоже защищают животных.
— Да, в общем, нет, — неуверенно ответил он. — Они — сами по себе, мы — сами по себе.
— Неужели их представители у вас не бывают? — театрально удивилась я. — Хотя бы для того, чтобы сказать вам спасибо.
Зеленский опять заулыбался:
— Бывают… — он пожал плечами, — наверное. Но лично я… вот сюда ко мне, то есть так, чтобы здесь…
Он запутался и замолчал.
— Но у вас есть координаты этих организаций?
— А вам зачем? — Зеленский подозрительно засопел.
— Было бы очень хорошо, чтобы вашу деятельность похвалили специалисты, те, кто давно занимается защитой животных.
— Понятно. — Зеленский нажал кнопку селектора. «Слушаю, Олег Наумович», — донеслось из динамика.
— Леночка, принесите нам… — он вопросительно посмотрел на меня: — Чай? Кофе? Сок? Коньяк?
— Спасибо, ничего, — отказалась я.
— Тогда, Леночка, два кофе и воды минеральной и скажите Ковлеру, чтобы принес координаты защитников животных.
— Кого? — переспросил селектор.
— Организаций, защищающих животных. Он поймет.
Селектор пискнул и затих, а через каких-то пару секунд в двери кабинета появился поднос с чашками и фужерами, с серебряными кофейником и молочником, а вслед за подносом — замечательной красоты девушка в мини-юбке и блузке с макси-вырезом. То, как Зеленский уперся взглядом в ее ноги, выдало в нем несомненного ценителя.
— Ковлер уже работает, — сообщила Леночка, поставила поднос на стол, качнула бедрами и удалилась.
Кофе оказался хорошим, равно как и минеральная вода, чего не скажешь о беседе, которая сопутствовала кофейной церемонии. Зеленский продолжал расписывать свои прелести, сыпал цифрами и фактами, которые я добросовестно фиксировала, и говорил, говорил, говорил. Из потока дифирамбов самому себе удалось извлечь всего одну любопытную информацию, а именно — расценки на содержание бездомных животных в приютах.
Судя по этим расценкам, жизнь собак и кошек, а также, как загадочно выразился Зеленский, «всех остальных животных», в приютах была просто сказочной. На «каждую единицу» выделялось 50 рублей вдень, вне зависимости от того, котенок это или большая собака. Редкого домашнего любимца кормят с такой интенсивностью и холят с таким усердием. Хотя, может быть, львиная доля средств уходила на содержание «всех остальных»?
Кто же они такие? И кого еще, кроме собак и кошек, содержит в приютах на 50 рублей в день господин Зеленский? Лошадей? Коров? Обезьян?
И все равно расценки на их содержание вызывали недоумение.
Но попробуйте обвинить человека в том, что он слишком щедр и слишком добр. Хорошего не бывает много, его всегда не хватает. И все же в благородной позиции чиновника можно было нащупать серьезную брешь: он проявлял свою невиданную щедрость за государственный счет. Похоже, Олег Наумович и сам смутно чувствовал уязвимость позиции Окружной префектуры и потому, не дожидаясь циничных вопросов с моей стороны, поспешил расставить все точки над «i»:
— Вы не можете себе представить, как нам трудно было пробить эти расценки! («Почему же? Могу», — подумала я.) Люди жестоки, люди немилосердны. Как они рассуждают? Тратить деньги на каких-то собак? Да проще их убить. Они не понимают, что все взаимосвязано и нельзя выстроить гуманное общество только для людей. В гармоничном добром мире хорошо должно быть всем — и человеку, и животному. Когда мы это поймем, жизнь изменится в корне.
Да-а, Олег Наумович был демагогом высокого класса!
— Давно существуют эти расценки? — спросила я елейным голосом, но Зеленскому вопрос все равно не понравился.
— Вот видите! — всплеснул он руками. — И вы туда же!
— Нет! — горячо возразила я. — Я не туда! Я за вас! Я поддерживаю!
— Да? — он посмотрел на меня с сомнением. — Что поддерживаете-то?
— Все, — сказала я твердо, не мигая глядя ему в глаза. — Все.
— Расценки существуют уже год. Почти год, — сказал он сухо.
В этот момент дверь кабинета дрогнула, застонала и с грохотом распахнулась. На пороге появился человек богатырского сложения с красным потным лицом, причем пот лился с этого лица градом. Человек тяжело с присвистом дышал, нервно подергивался и пугливо озирался. К центру живота он прижимал тоненькую канцелярскую папку модели «Дело», и вид у него был такой, как будто он в течение последних трех часов колол дрова, а злые люди отобрали у него привычный и милый его сердцу топор и вложили в руки чуждую ему папку, что, разумеется, совершенно вывело его из душевного равновесия. Увидев меня, он еще больше покраснел и метнулся обратно в дверной проем.
— Ковлер! — крикнул Олег Наумович зычно. — Назад!
Но не так-то просто было остановить паническое бегство Ковлера. Он не просто выскочил за дверь, но и прикрыл ее за собой, оставив для переговоров только узкую щель. Из этой самой щели донесся тонкий, удивительно не подходящий столь крупному человеку голосок:
