При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
— Старушка, тетя двоюродная одного нашего стажера, чего-то с ним не договорилась. Подробностей не знаю, — соврал Василий, сам не понимая, зачем.
— А фамилия этой тети? Как ее фамилия?
— Господи, Пстюня, откуда мне знать?
— Давай поможем старушке. Я готов выступить посредником и попросить Валерку, чтобы он уделил ей особое внимание.
— Ладно, я уточню и перезвоню тебе, — пообещал Василий.
— Буду ждать.
«Будет ждать, — подумал старший оперуполномоченный. — Надо же, какой добрый. С чего бы это? Детской кашки переел? Раньше за Петюней Огурцовым такого внимания к посторонним старушкам не водилось, зато явственно просматривался эгоизм и пофигизм. Интересно».
Глава 11
АЛЕКСАНДРА
Удивительно, но в многочисленных телефонных справочниках не значилось ни одной организации по защите животных. Были всяческие «зеленые» — грин-писы, эко-писы и тому подобное, но они, как оказалось, нисколько не интересовались зверями и концентрировали свои благие порывы только на атмосфере, речках, горках, цветочках и травке. Подразумевалось, что те, кто по этой травке бродит или в этой речке плещется, должны обороняться сами. Впрочем, нет, в список объектов, особо охраняемых столичными «зелеными», удалось пробраться тюленям, белым акулам и китам, что для Москвы было сверхактуально.
Я поняла, что защищать в нашей стране положено только тех, кто одной ногой стоит в могиле. Исчезающие виды, желательно занесенные в Красную книгу, и прочую уходящую реальность. А собаки — да от них же спасу нет. Каждая так и норовит размножиться, поселиться на помойке и стать распространителем заразы. Кроме того, если подумать, собаки могут представлять опасность для подведомственной экологам флоры — они могут топтать цветы и травы, грызть стволы деревьев и тому подобное.
Тем не менее меня не покидала уверенность, что общество, защищающее НЕ редких, а, напротив, очень частых животных, существует, пусть даже в статусе подпольной организации. В наше сложное время и в нашей парадоксальной стране должно найтись место и для Союза по защите навозных мух и энцефалитных клещей.
Ладно, подумала я, пойдем окольным путем. Все общественные организации подлежат регистрации. И я позвонила в Московскую регистрационную палату.
— Да! — надтреснутым раздраженным басом ответило мне существо женского пола и неопределенного возраста. На такое «да!» рискует нарваться любой, кто решит позвонить мирным спящим гражданам среди ночи с вопросом: «Как пройти в библиотеку?»
Гражданка из регистрационной палаты с ненавистью сообщила, что интересующие меня сведения могут быть получены не раньше чем через месяц и только в ответ на официальный запрос редакции.
— А пораньше? — попросила я жалобно.
— Нет, женщина, — моя собеседница была непреклонна, как скала. — В лучшем случае месяц.
— Почему?
— Такой порядок.
Я вынуждена была признать, что регистраторша одержала уверенную победу — мне нечего было противопоставить ее канцелярскому радушию, основанному на святом соблюдении правил.
Выбраться из угнетающего незнания мне помог любимейший Жора Рахмалюк. Он позвонил, засыпал меня комплиментами, что всегда к месту, и дал телефон своего знакомого зоозащитника.
— Классный мужик, хотя и стоматолог, — заверил меня Жора. — Уже год ведет собачью жизнь, то есть открывает какие-то приюты для собак, ищет им хозяев. И твоему маленькому найдет. Звони, ссылайся на меня, а если что не так — держи меня в курсе. Зовут его Ильин Вениамин Гаврилович. Целую, вечно твой. Да, Санечка, он сейчас куда-то уехал, будет завтра.
Один день, конечно, не срок, но руки у меня чесались. И чтобы как-то унять творческий зуд, я в который раз принялась перебирать бумажки, отобранные у Морозова. В одной из них говорилось, что его деятельность строится на основе Конституции, законов РФ и постановления номер 101 правительства Москвы. Указанное постановление в библиотеке нашлось. Текст этого документа однозначно свидетельствовал о том, что члены московского правительства по долгу службы страстно любят животных и намерены защищать их до последнего патрона. Так, например, постановление предписывало «соответствующим структурам» заняться наконец строительством приютов для бездомных собак и кошек. Контроль за претворением постановления в жизнь поручался некоему Семенову В.А., руководителю Департамента по строительству.
Найти Семенова было легче легкого, несмотря на то, что через полгода после выхода 101-го постановления он сменил строительный департамент на торговый. Из его показаний явствовало, что защита животных в Москве вообще-то имеет место быть, но ведется она не беспорядочно, а последовательно. В том смысле, что неразумно и непрактично гоняться за бездомными животными по всему городу, куда разумней обрушивать свою любовь к братьям нашим меньшим на определенную территорию, там доводить свои чувства до совершенства, добиваться взаимности и лишь потом двигаться дальше.
Семенов сказал, что инициатива по принятию 101-го постановления исходила из Окружной префектуры, и эксперимент по организованной защите московских собак и кошек начался именно на территории этого округа. Насколько он помнит, там сильно преуспели в благородном деле защиты и опеки.
В Окружной префектуре за бездомных собак отвечал заместитель префекта Олег Наумович Зеленский, на встречу с которым я отправилась немедленно.
Здание префектуры поражало величием. Розовый особняк с колоннами резко контрастировал с окружающими его бетонными многоэтажками. Внутреннее убранство было столь же величественным: длинные коридоры, устланные коврами, стены, украшенные картинами, в темных недрах которых угадывались женские надменные лица, — и тишина. Правда, в просторном холле стояла легкомысленная новогодняя елка, сверкая лампочками и мишурой, зато все остальное выглядело солидно и массивно. Двери кабинетов были закрыты, таблички на дверях вселяли тревогу. «Основной контингент» было написано на одной. «Постоянное обслуживание» — на другой. «Одинокие пенсионеры» на третьей. На четвертой был приколот потрепанный плакат: «Идет совещание». Самой загадочной была надпись: «Среда 9.00–14.00; четверг 15.00–19.00».
— А в пятницу нельзя? — спросила я у вышедшей из указанной двери пышнотелой дамы. Она посмотрела на меня с ужасом:
— В пятницу?! О боже! Да ни в коем случае!
Олег Наумович Зеленский занимал апартаменты в конце коридора. Золотая вывеска на двери с указанием должности, имени и отчества обитателя кабинета больше походила на надгробие, так что случись что с Олегом Наумовичем (дай бог ему здоровья, конечно), родственникам останется лишь выбить на имеющемся золотом фоне приличествующие случаю памятные даты.
Зеленский встретил меня с распростертыми объятиями, в прямом смысле этого слова. Он выплыл из-за стола и, мелко перебирая короткими ножками, что придавало его походке особую плавность, засеменил мне навстречу, широко расставив руки. У меня не было уверенности, что наш тридцатисекундный разговор по телефону дает мне моральное право принять такую же ответную позу и припасть к его впалой груди. Поэтому я коварно прибегла к обманному маневру — сначала бросилась навстречу Олегу Наумовичу, но когда расстояние между нами стало критически малым, метнулась к столу и заняла круговую оборону. В результате в тот момент, когда Зеленский настиг меня, я уже плотно сидела у внешней стороны его рабочего стола, для убедительности держась за поверхность стола двумя руками. Олег Наумович на секунду замешкался и, не придумав, как именно можно обнять сидячего дорогого гостя, поплыл обратно, на свое рабочее место.
— Рад. Очень рад, — констатировал он, потирая блестящую лысину. — Вы поймите правильно… — он заглянул в блокнот, — Александра Дмитриевна, мы все равно будем заниматься защитой этих несчастных. — Он горестно вздохнул, подумал и вздохнул опять, еще горестнее. — Вне зависимости от того, будет пресса освещать эту деятельность или нет. Но согласитесь, наш долг — привлечь как можно больше людей под наши знамена. Это я метафорически, — пояснил он, и я в который уже раз подумала о том, что с лицом моим что-то сильно не в порядке — не случайно же ответственные должностные лица всегда принимают за круглую идиотку.
