Три гроба - Джон Диксон Карр

Следующим утром Рэмпол проснулся слишком поздно – прошлый день сильно его измотал, на улице было пасмурно, и ему не хотелось открывать глаза до десяти часов. Утро выдалось не только темным, так что в доме повсюду включили свет, но еще и очень холодным. Прошлой ночью он доктора Фелла так и не увидел – и, судя по всему, не он один. Горничная, подававшая ему яичницу с беконом на завтрак в небольшой столовой, выглядела озабоченно.

– Доктор только что поднялся наверх, чтобы принять ванну, сэр, – сообщила ему Вида. – Он всю ночь занимался своими научными штучками, я нашла его в восемь утра спящим в кресле. Что только на это скажет миссис Фелл! Ах да, и совсем недавно пришел суперинтендант Хэдли. Он в библиотеке.

Хэдли нетерпеливо стучал пятками по каминной решетке, шаркая по полу. Стоило ему заметить, что Рэмпол появился в комнате, как он сразу же начал выспрашивать у него новости.

– Вы видели Фелла? – нетерпеливо спросил суперинтендант. – Стал ли он разбираться с письмами? И если да, то?..

Рэмпол объяснил ситуацию и спросил:

– А у вас есть новости?

– Да, и причем важные. И Петтиса, и Барнаби можно исключить. У них у обоих железные алиби.

Вдоль Адельфи-Террас проносились резкие порывы ветра, заставлявшие высокие оконные рамы дребезжать. Хэдли продолжал шаркать по каминному коврику и рассказывать:

– Прошлым вечером я встретился с тремя друзьями Барнаби, которые играли с ним в карты. Одним из них, между прочим, был судья из Олд-Бейли! Вызвать в суд человека, невинность которого может подтвердить действующий судья, весьма проблематично, я так скажу. Доказано, что в субботу Барнаби играл в покер с восьми утра и почти до половины двенадцатого. Беттс же сегодня утром был в том театре, о котором говорил Петтис. И да, Петтис действительно ходил на спектакль. Один из буфетчиков в театре знает его в лицо. Судя по всему, второй акт спектакля заканчивается в пять минут одиннадцатого. Этот буфетчик клянется, что во время антракта подавал Петтису виски с содовой. Иными словами, он выпивал в буфете практически в то самое время, когда неизвестный выстрелил в Гримо почти в миле от него.

– Я ожидал чего-то подобного, – сказал Рэмпол, немного помолчав. – И все же услышать подтверждение – совсем другое дело. Я хочу, чтобы вы кое на что взглянули.

Он протянул Хэдли хронологию, которую они с женой составили ночью. Хэдли мельком взглянул на лист:

– А, вижу. Я и сам набросал нечто подобное. Выглядит вполне разумно, особенно замечание про девушку и Мэнгана, хотя у нас нет никаких точных данных о времени. Но я думаю, ваша маленькая теория выдержала бы критику. – Хэдли похлопал листом по ладони. – Сужает круг, признаю. Мы заново допросим Дрэймана. Я позвонил в дом Гримо сегодня утром. Атмосфера там истеричная – тело старика вернули из морга. Мне не удалось многого добиться от Розетты, я лишь узнал, что Дрэйман еще не до конца пришел в себя и находится под действием морфия. Мы…

Он остановился, услышав знакомые хромающие шаги, перемежавшиеся со стуком трости, – они замерли ненадолго перед дверью как раз на последних словах Хэдли. Потом доктор Фелл вошел. В его глазах не было огонька. Он был хмур, как само это утро, его словно обволакивала аура обреченности.

– Ну? – поторопил его Хэдли. – Вам удалось узнать, что вы хотели, из этих бумаг?

Доктор Фелл покопался в карманах, нашел свою черную трубку и прикурил. Прежде чем ответить, он проковылял к камину и бросил спичку в огонь. Наконец усмехнулся, но очень слабо:

– Да, я узнал то, что хотел. Хэдли, целых два раза я повел вас не туда в моих теориях о том, что случилось в субботу ночью. Настолько не туда и с такой чудовищной и тошнотворной тупостью, что, если бы я не распознал правду вчера, чем спас собственное самоуважение, я бы заслужил самого сурового наказания за глупость, какое только можно придумать. Тем не менее ошибку совершил не я один. Судьба и обстоятельства распорядились так, что была совершена еще более катастрофическая ошибка. Комбинация этих двух ошибок превратилась в необъяснимый и ужасающий пазл, но на самом деле мы столкнулись с самым обыкновенным, отвратительным и малодушным убийством. Хотя, вынужден признать, оно действительно было хитроумно. Что касается вашего вопроса – да, я узнал все, что мне требовалось.

– Ну и? Что там было написано? Что было в этих бумагах?

– Ничего, – ответил доктор Фелл, и от того, как медленно и мрачно он произнес это слово, повеяло жутью.

– Вы хотите сказать, что эксперимент не удался? – вскричал Хэдли.

– Нет, я хочу сказать, что он удался. И что это были просто пустые листы бумаги, – пророкотал в ответ доктор Фелл. – Ни единой строчки, ни обрывка надписи, ни малейшего намека на смертоносные секреты, о которых я разглагольствовал при вас в субботу вечером. Вот что я хочу вам сказать. Однако нашлось в той кипе несколько кусков более плотной бумаги – знаете, такой плотный картон, на котором действительно выступило несколько печатных букв.

– Но зачем тогда жечь письма, если?..

– Дело в том, что это были никакие не письма. Это была просто бумага – и вот в чем мы ошиблись. Неужели у вас до сих пор нет никаких догадок, какую роль она сыграла?.. Что ж, Хэдли, нам лучше бы окончательно со всем разобраться и выкинуть эту неприятную историю из головы. Вы хотите встретиться с нашим невидимым убийцей, не так ли? Вы хотите встретиться с проклятым вурдалаком, с полым человеком, который будоражил нашу фантазию последние дни? Очень хорошо. Я вас познакомлю. Вы на машине? Тогда поехали. Посмотрим, удастся ли мне добыть признание.

– От?..

– От одного из обитателей дома Гримо. Идемте же.

Рэмпол чувствовал – конец расследования близок, и боялся этого, потому что в его идущей кругом голове не было ни единой мысли о том, к чему они придут.

Полузамерзший мотор сначала не хотел заводиться, и Хэдли пришлось его разогревать. Потом они постояли в пробках, но Хэдли даже ни разу не выругался. Тише всех себя вел доктор Фелл.

В доме на Рассел-сквер были задернуты все шторы.

Дом выглядел еще мертвее, чем вчера, потому что теперь смерть по-настоящему пробралась туда. Когда доктор Фелл позвонил в дверь, они даже услышали звон колокольчика – настолько тихо было внутри. Энни открыла им далеко не сразу, в этот раз на ней