Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже

Любопытство мистера Смита было вполне законно, старший инспектор постарался его удовлетворить и продолжил свои расспросы. Однако ничего существенного больше не выяснилось. Никаких шагов над головой мистер Смит не слышал и никаких звуков, как если б спускались по стене, — тоже, и вообще ничего подозрительного.

Когда с вопросами было покончено, Морсби, к удивлению Роджера, повернулся к нему:

— А вы, мистер Шерингэм, ни о чем не хотите спросить мистера Смита, прежде чем он нас покинет?

Роджер растерянно взглянул на него и уже хотел было сказать, что вопросов у него нет, как вдруг его озарила мысль:

— Пожалуй. Какую школу вы кончали, мистер Смит?

— Школу? Рэдли. А что?

— Да так, — сказал Роджер и кивком поблагодарил Морсби.

После этого мистера Смита несколько церемонно выпроводили.

— Зачем вам понадобилось втянуть меня в разговор? — осведомился Роджер, едва за Смитом закрылась дверь.

— Ну, мистер Шерингэм, если вы собираетесь это преступление раскрыть раньше нас, — неуклюже подмигнул старший инспектор, — мой долг дать вам возможность использовать каждый шанс.

— О, на этот раз я вам не соперник, — рассмеялся Роджер. — Предпочитаю дела посложней.

— Я понял вас, сэр. Ну, так что вы скажете о мистере Эннисмор-Смите?

Роджер задумался.

— Он еле сдерживался, чтобы не назвать вас «старина».

— Тут вы попали в точку, — ухмыльнулся старший инспектор. — А еще?

— Он исполнен дружелюбия, а личность он весьма импульсивная. Знавал лучшие времена. Не лишен воображения: больше всего его поразило, что мисс Барнетт была убита прямо у него над головой и как раз в тот момент, когда он повернулся на бок, чтобы уснуть.

— Что, между прочим, совершенно неверно, — беззаботно бросил Морсби. — Шум, который их разбудил, возник, когда убийца стал искать деньги. Мисс Барнетт он убил раньше, они еще спали. Ну что ж, Эффорд, давайте сюда жену.

Миссис Эннисмор-Смит, которую нарочно придержали, чтобы она не встретилась с мужем, подтвердила все его показания, рассказав еще о тех звуках, которые она слышала перед тем, как его разбудить, — несколько тяжелых ударов, словно кто-то в ярости опрокидывал, чтобы не сказать — бросал мебель. Она была высокая, миловидная, с пробивающейся сединой женщина, державшаяся спокойно, и хотя весть о смерти мисс Барнетт ее, несомненно, поразила, она не отреагировала так возбужденно, как ее супруг. Роджер решил, что она практичнее и сноровистее своего беспечного мужа и что «Эннисмор» — ее вклад в семейное имя.

— А теперь займемся соседкой из квартиры напротив, — объявил Морсби, когда миссис Смит вышла. — Как там ее? А, да: миссис Вобла.

— Миссис Палтус, сэр, — почтительно пробормотал сержант Эффорд.

— Палтус, да. Она тут?

— Еще бы, — злорадно ухмыльнулся окружной инспектор. — Когда я приехал, она рыскала по квартире, пытаясь прорваться к телу, хотя что она собиралась с ним делать, ума не приложу. Еле уговорил ее вернуться домой.

— Вы умеете найти с человеком общий язык, Мерримен, — похвалил его Морсби.

— В общем, да, — мрачно согласился инспектор. — Я уломал ее с помощью констебля, который и впихнул ее в ее собственную квартиру. Она и сейчас там, если, конечно, констебль не заснул.

— Давайте выпустим ее! — воскликнул Морсби. — Займитесь этим, Эффорд.

Эффорд повиновался.

— Что-то вы затосковали, мистер Шерингэм, — поддел Роджера Морсби. — Тоска зеленая, правда, эта рутинная полицейская служба?

— Тоска? Ни в коем случае! Я просто думаю об этом парне. Насколько я понял, он просто потерял голову в эту ночь?

— Еще нет. Подобное происходит лишь спустя месяц после приговора. А в чем дело, сэр?

— Почему надо было такой шум поднимать? Когда я сказал Бичу, что меня не удивляет, что соседи проснулись от шума, он ответил, что, хотя в квартире разгром, особенного шума быть не могло. Мебель не опрокидывают, а осторожно передвигают, но, если верить миссис Смит, мебель именно швыряли! Следовательно, говорю я, парень должен был потерять голову, чтобы поднять такой шум, рискуя привлечь внимание.

— Он потерял ее еще раньше, когда совершил убийство, мистер Шерингэм, тут вы совершенно правы, он ее потерял. Может, он и отошел от шока, опрокинув что попалось под руку. Может, именно шум и привел его в чувство. Это, кстати, вполне согласуется с тем, что говорят Смиты: после особенно сильного удара они не услышали даже шагов. Наверно, он замер как вкопанный, поскольку до него дошло наконец, что он ведет себя глупо и сейчас могут забить тревогу.

— Что-то слишком много шума понадобилось, чтобы привести его в чувство, — заметил Роджер не без сарказма. — Перевернуть мебель показалось мало. Пришлось швырнуть через всю комнату таз, да еще утюги вдогонку. Только тогда он, видите ли, наконец пришел в себя. Вы это хотите сказать?

— А вы большой охотник до споров, не так ли, мистер Шерингэм? — с видом бесконечного терпения откликнулся Морсби.

Роджер рассмеялся. Он и вправду был отчаянный спорщик.

Появление миссис Палтус пресекло дальнейшую дискуссию.

Упомянутая миссис оказалась невысокой, довольно плотной, не очень опрятной особой, со следами недавних слез на лице. Горе, однако, ней смягчило ее, ибо она была в гневе, и это еще мягко сказано. Свирепое негодование немедленно вылилось на голову Морсби и всех, кто был с ним, потоком слов, приправленных ирландским акцентом, смысл которых был в том, что жестоко, глупо, непрофессионально и в высшей степени бессердечно не подпустить к бедной покойнице единственного друга, какой был у нее на всем белом свете.

Роджер восхищенно наблюдал, как быстро управился с ней Морсби. Не прошло и трех минут, как миссис Палтус уже извинялась перед ним, причем не менее многословно, за то, что так неосмотрительно пыталась осложнить и без того нелегкое расследование, единственная цель которого — отмщение за ее подругу. Честь столь стремительной перемены в настроении миссис Палтус в огромной степени несомненно принадлежала Морсби, но в некотором смысле, размышлял Роджер, тут не обошлось без влияния удивительного темперамента, присущего кельтам.

Когда во взаимоотношениях присутствующих установилась полная гармония, миссис Палтус любезно согласилась исполнить свой гражданский Долг, предоставив в распоряжение следствия все сведения, которыми располагала.

У бедняжки мисс Барнетт от нее, миссис Палтус, было мало секретов. Она может поведать инспектору про всю жизнь покойницы, и очень подробно, или про свою собственную жизнь, пусть он только скажет, с какой он предпочитает начать.

Старший инспектор сказал, что сначала, исключительно для проформы, ему бы хотелось хоть Немножко познакомиться с самой миссис Палтус.

Каковая просьба и была с готовностью исполнена.

Итак, миссис Палтус была вдова. Ее девичья фамилия — Керри. Родилась она в Ирландии, где ее отец имел адвокатскую практику в Корке. Когда он умер, ей едва исполнилось двенадцать лет, и ее мать, англичанка по происхождению, переехала в свой, родной город Истбурн, где еле сводила концы с концами, и то лишь благодаря родственникам. Тут-то тогдашняя мисс Керри и познакомилась с мистером Палтусом, торговцем шерстью из Бредфорда, он не устоял перед ее прелестями, а она ответила ему взаимностью. После свадьбы они поселились в милейшем доме в окрестностях Бредфорда. Дела мистера Палтуса шли хорошо, война способствовала этому, и с похвальной осмотрительностью он продал дело на самом пике послевоенного бума. Наконец, он увенчал свою репутацию прекрасного мужа тем, что умер, оставив все нажитое жене, в результате чего она получила возможность жить если не в роскоши, то в относительном достатке и там, где душа пожелает. Душа пожелала Лондона, и вот уже шесть лет она обитает в «Монмут-мэншнз». Мисс Барнетт заняла свою квартирку двумя десятками лет раньше и при первой же встрече выказала расположение вдове торговца шерстью. К нескрываемому удивлению миссис Бойд, между соседками тут же возникла симпатия, в скором времени перешедшая в тесную дружбу. Мисс Барнетт дотоле, видимо, втайне страдала, что возле нее нет человека, которому можно довериться, и она сразу же принялась наверстывать упущенное. Последние два года, по убеждению миссис Палтус, между подругами не было недомолвок.

— Ага! — обронил тут старший инспектор и опытной рукой переключил красноречие миссис Палтус на ее приятельницу.

— Да, так вот, Аделаида, то есть мисс Барнетт, родилась в Ноттингеме. Она была дочерью зеленщика. Да-да, зеленщика. Лучше признать это сразу, — печально констатировала миссис Палтус. — Аделаида не была леди.

Старший инспектор поцокал слегка, выразив таким образом свою снисходительность к этому недостатку мисс Барнетт.

Далее в ходе повествования выяснилось, что покойная мисс не только не была леди, но, попросту говоря, была совсем не леди. История уходила корнями во времена смерти зеленщика Барнетта. Он, видите ли, успел покинуть этот мир в те годы, когда чиновники налоговой службы еще не изводили по наущению правительства души зеленщиков, и потому Барнетт оставил после себя довольно приличное состояние. У него было двое детей — мисс Барнетт и ее брат. Дочери зеленщик Барнетт завещал двадцать тысяч фунтов в консолях и четырехпроцентном индийском займе, а сыну — лавку. Но, увы, он не оставил никаких указаний относительно дома и мебели. Брат придерживался мнения, что все это естественным образом прилагается к делу, мисс Барнетт же полагала, что это довесок к четырехпроцентному займу, — и миссис Палтус без экивоков дала понять подруге, что разделяет ее точку зрения. Уступать никто не хотел. Наконец брат, человек более сговорчивый, предложил все продать и поровну разделить вырученное. Это оскорбительное предложение мисс Барнетт сразу отвергла и, выждав, когда дела отзовут брата в Лондон, продала все сама и с победой ретировалась в «Монмут-мэншнз». Брат ответил ей оскорбительным письмом, в котором выразил свою радость, что так дешево отделался. Это произошло двадцать восемь лет назад, и с тех пор они не обменялись ни словом.