Лондонский туман - Кристианна Брэнд
— Как говорит Чарлзуэрт, — поправил Кокрилл.
— Кто бы ни говорил, это ничего не меняет. — Тильда присела на корточки у камина, глядя на огонь, держа одной рукой угомонившуюся на миг Эмму. — Знаете, Кокки, меня тошнит при одной мысли о Томасе в тюремной камере. Я никогда не могла выносить вида крови, несчастных случаев, даже мышей в мышеловке, мух на липучке и птиц, пойманных кошками. Но теперь я не могу думать даже о Рауле, живом или мертвом. У меня в голове только Томас и эта ужасная путаница с Тедвардом, Мелиссой, бабушкой и Роузи — черт бы побрал эту маленькую сучку! — Она развязала поясок халатика Эммы и шлепнула ее по попке. — Хотя у бедняжки свои неприятности — ребенок и все прочее.
— Что теперь с ней будет? — спросил Кокрилл.
— Один Бог знает.
— Вчера вечером я подумал, что Тед Эдвардс мог бы на ней жениться, но тогда он все еще считал ее голубкой, обманутой пожилым орлом с помощью алкоголя.
— После заявления нашей дорогой Мелиссы у него не осталось иллюзий, — сказала Тильда.
— Все дело в ревности, — вздохнул Кокки.
— Слава 6oiy, Томаса там не было — это разбило бы ему сердце.
— Рано или поздно он все узнает.
— Да, во время допросов все выплывет наружу. Бедняга ~ для него это еще одно ужасное потрясение. Но хорошо, что он не присутствовал вчера вечером, когда эта невротичка Мелисса устроила сцену, Роузи изображала обморок, а Тедвард выглядел, как смерть...
— Маленькая кокетка! — усмехнулся Кокки.
— Скорее маленькая нимфоманка.
— Я имею в виду ее истории, Матильда. Возможно, все они правдивы, но каждая блестяще выбрана для очередного слушателя. Вы могли бы посочувствовать первой любви двух молодых сердец в тисках эмоций, Тедвард услышал об опытном распутнике, старая леди — о сильном молчаливом мужчине, повалившем ее наземь в буквальном и переносном смысле. — Он покачал головой, голубоватая струйка сигаретного дыма вилась между его смуглыми пальцами. — Роузи куда более проницательна, чем о ней думают.
Эмма доела яблоко, почистила зубы и устроилась на руках у матери, готовясь слушать традиционную колыбельную.
— Простите, Кокки, за эту ужасную суматоху, в которой я вынуждена принимать участие. — Матильда фальшиво запела «Три слепых мышонка»{31}. ~ Теперь ты пой, дорогая, чтобы мама могла разговаривать.
— Еще! — потребовала девочка.
— Нет-нет, теперь пой ты.
— Хочу на горшок! — на тот же мотив запела Эмма.
— Ладно, хотя тема не слишком подходящая. — Тильда ополоснула горшок и, услышав негромкие шаги на лестнице, окликнула: — Роузи?
— Я иду к себе, — отозвался голос Роузи. — Ужинать я не буду.
— Не жди, что я подам ужин тебе в комнату, — предупредила Матильда.
Роузи заявила, что не хочет никакого ужина и что они не должны считать, будто могут сначала обращаться с ней, как с леди Годивой{32}, а в следующий момент приносить ей ужин.
— Очевидно, она имеет в виду, посылать ее в Ковентри, — пожала плечами Тильда. — Ладно, пусть делает что хочет.
Девочка продолжала петь, косясь на Кокрилла краем глаза, но он безжалостно игнорировал ее знаки внимания.
— О чем Роузи могла написать Тедварду?
— Полагаю, она хочет выяснить, надо ли ей поддерживать его «признание». Вчера вечером она вроде бы согласилась это делать — хотя ничего не сказала, но не стала возражать.
— Особого удивления она не выразила, — заметил Кокки. — Очевидно, они успели обсудить то, что он собирается сказать.
— Конечно это чепуха, — вздохнула Матильда. — Иногда мне кажется, что я согласилась бы на все, что бы помогло Томасу освободиться, но представить Тедварда в роли убийцы... — Она встала, и девочка тут же запела громче, давая понять, что не намерена ложиться спать. — Вы ведь не думаете, Кокки, что это могло произойти таким образом? Или все-таки думаете? В конце концов, это была ваша теория.
Кокрилл тоже поднялся — качалка откинулась назад и больно ударила его по ногам.
— Черт бы побрал эту хреновину! Прошу прощения. — Он положил сигарету на каминную полку и стряхнул пепел с рукава. — Не знаю, что и думать, Матильда. Никаких теорий у меня нет: я видел, что трюк с телефоном можно было проделать, и доказал это — вот и все. Как вы говорите, остальное зависит от Роузи.
— А кто может определить, говорит ли Роузи правду? — Она положила в кроватку Эмму, продолжавшую петь и смеяться, и устало добавила: — Интересно, что сейчас делает мой бедняжка!
Ее бедняжка в данный момент печально сидел на краю койки, слушая откровения усевшегося рядом джентльмена, изрезавшего даму разбитой бутылкой.
— Моя беда, док, в том, что у меня шизофрения. Вы врач и должны понимать это лучше тупоголовых копов. Меня из-за этого отчислили из армии, а с тех пор мне стало еще хуже. — Он констатировал это с явным удовлетворением. — Не удивлюсь, если порежу вас во время очередного припадка.
— Превосходно, — отозвался Томас. — Это избавит палача от хлопот.
«Но меня никогда не повесят, — думал он. — Они могут держать меня здесь сколько угодно, а тем временем правда будет ускользать с каждым часом: мелкие факты забываться, выводы становиться менее определенными, пока наконец не скроются окончательно песками времени. Я выйду отсюда, когда захочу — мне достаточно сказать одно слово, но и без этого они ничего не могут мне сделать. Я не признавался в убийстве и не лгал, а доказательств у них нет. Разве только автомобиль, но я всегда могу сказать, что забыл об этом. Тедвард мне поможет: он в состоянии доказать, что, хотя я никогда не видел Рауля Верне, пока не вошел в холл и не обнаружил их всех стоящими над его мертвым телом, у меня могла быть кровь на ботинках и, следовательно, на циновке в машине... Тедвард знает правду и в положенное время обо всем позаботится...»
«Они никогда меня
