Часы смерти [Литрес] - Джон Диксон Карр
– О нет, – сказал он. – Тут совсем другое дело. Разве я не дал этого понять? – Улыбка поползла вбок. – Ведь именно это и держало мои нервы на пределе, понимаете? Радостное предвкушение. Я все распланировал. Когда они закончат играть с жертвой в кошки-мышки и приготовятся стрелять, я собирался впрыгнуть в комнату через окно в крыше. Я рассчитывал, что жертва сумеет справиться с Боскомбом, но даже если и нет – глядя на старину Босси, я бы никогда не сказал, что он способен существенно увеличить ударную мощь этой веселой парочки. Наверное, мне нужно пояснить, что во время учебы я возглавлял команду колледжа по боксу. Первым делом я собирался избить Стенли, сделать из него такую котлету, такое желе, что… – Он замолчал, глубоко вдохнул, и его улыбка превратилась в улыбку убийственного экстаза. – Ну да ладно, довольно об этом. Затем я собирался сдать их обоих полиции, сопроводив показаниями жертвы и всеми необходимыми уликами, которые они не смогут уничтожить. За покушение на убийство повесить их не повесили бы. Но я готов поспорить, что в этом случае их символически сожгли бы на самом высоком костре, который когда-либо устраивался в День Гая Фокса[15].
– Но почему? Спокойно, мистер Хастингс! Что вы имеете против?..
– Лучше сказать им, Дон, – тихо посоветовала Лючия. – Все так перепуталось, что они в любом случае узнают. Если ты не скажешь, то скажу я.
– О, скажу, не беспокойся. Я не стыжусь этого… Мое полное имя, – хрипло проговорил он, – Дональд Хоуп-Хастингс. И эта свинья застрелила моего отца.
Он рывком поднялся с кресла и направился к двери. Когда она закрылась за ним, они услышали удивленное восклицание сержанта Беттса и глухой стук коленей об пол.
Глава десятая
Золотая краска
– Помогите ему, – сердито сказал Хэдли Лючии Хандрет, – и возвращайтесь сюда. Я хочу, чтобы все женщины, находящиеся сейчас в доме, немедленно собрались здесь. – Он долго смотрел на дверь, когда она закрыла ее за собой, и слушал шум, поднявшийся в холле. Затем проворчал, обращаясь к доктору Феллу: – Это все больше и больше начинает походить на кошмар; вдобавок ко всему этот молодой человек питает слабость к мелодраматическим эффектам, чем отнюдь не облегчает нам работу. Полагаете, он действительно говорит правду? Хм. Я, кажется, припоминаю, что у старика Хоупа – я вам о нем рассказывал, это тот самый ловкач, который ощипал свой банк примерно на четверть миллиона, – в самом деле был сын, мальчику в ту пору было лет семь-восемь. Если бы наш юноша меньше любил мелодраму…
Хэдли было явно не по себе. Он промокнул лоб носовым платком и уставился на свою записную книжку так, словно она содержала одни лишь бесполезные записи.
– Вот здесь-то вы как раз и ошибаетесь, Хэдли, – возразил доктор Фелл твердым голосом. – Он не любит мелодрамы. Он всего лишь живет в ней. И поэтому является живым, чувствующим человеком со всеми присущими людям слабостями и заблуждениями, а не персонажем из назидательного романа. Эмоции пугают вас, мой мальчик, пугают настолько, что вы предпочитаете заявлять, будто их вовсе не существует, кроме как в разговоре о погоде. В лучшем случае вы способны понять лишь кристально прозрачные чувства грабителя, позарившегося на чужую собственность. Когда кто-то носит в своей смятенной душе по-настоящему большое человеческое горе или одержим ненавистью, он не рассматривает это как интересную метафизическую проблему, подобно героям Ибсена. Вот почему все дома Ибсена – это кукольные дома. Напротив, такой человек теряет рассудок и начинает нести самую что ни на есть бредовую мелодраму. Так же, как… – И он пробормотал еще что-то себе под нос, приглаживая усы; вид у него стал еще более озадаченным.
– Кажется, я знаю, о чем вы сейчас думаете, – тихо сказал Боскомб.
Доктор Фелл чуть заметно вздрогнул.
– А? О, вы, стало быть, еще здесь? – спокойно осведомился он и засопел, посверкивая на Боскомба своими маленькими глазками. – Если откровенно, я надеялся, что вы уже ушли.
– Значит, надо мной сгущаются тучи? – спросил Боскомб срывающимся голосом. Вновь стала заметна его обеспокоенность, хотя он и пытался скрыть ее под маской циничной шутливости. – Вы считаете меня чудовищем?
– Нет. Но думаю, вам самому хотелось бы считать себя именно таким, – ответил доктор Фелл. – Это ваша беда и ваша глупая фобия. Вы по самую макушку набиты всякой отвратительной ерундой, но я уверен, что вы всего лишь подделка. Ваш мозг отнюдь не на короткой ноге с подлинным дьяволом, который прячется за всем этим; и уж конечно, вы никогда всерьез не собирались убивать Эймса…
– Я вам так и сказал, – напомнил Боскомб. – Я объяснил, что это была шутка над тем напыщенным хвастуном наверху. Я уже устал слушать его болтовню про то, каким железным парнем он был в доброе старое время.
– Ха! Да. Вы так говорили, когда опасались, что вас могут обвинить в убийстве. Но теперь, когда мы узнали, что в действительности произошло, и опасность для вас миновала, вы не прочь доставить себе удовольствие, представляясь этаким средневековым ужасом в человеческом обличье. Вы можете утверждать, что в самом деле замышляли убийство, и кричать об этом с лестницы себе во славу. Знаете, дружище, вы меня несколько раздражаете.
Боскомб рассмеялся, и Хэдли круто повернулся к нему.
– Так вы полагаете, опасность миновала, да? – оборвал он его смех. – Не рассчитывайте отделаться так легко. Думаю, я доставлю себе маленькое удовольствие, арестовав вас по обвинению в покушении на убийство.
– Ничего не получится, – устало проговорил доктор Фелл. – Я знаю, это сильно подпортит его репутацию ужасного человека, но я осмотрел пистолет, когда он попал к Беттсу… Глушитель не настоящий.
– Что?
– Это вовсе не глушитель. Это всего лишь жестяной цилиндр, выкрашенный в черный цвет и с дыркой на переднем конце для красоты. Черт подери, Хэдли, неужели вы не видите, что это еще один пример перегруженного беллетристикой воображения? Уж кто-кто, а вы-то должны бы знать, что во всей Англии не наберется и полдюжины глушителей – так их трудно достать. Но ни один приличный план жуткого убийства без них не обходится. Ба! Ваше дело против Боскомба и Стенли будет целиком зависеть от того обстоятельства, что Эймс должен быть застрелен бесшумно, и вас встретят веселым «ха-ха», как только вы предъявите вещественное доказательство номер один. Ваше счастье, Боскомб, что Стенли не имел возможности рассмотреть его получше. А то бы он просто придушил вас за вашу шуточку.
