Найо Марш - Чернее некуда
— Точно, там я ее и видел, только теперь улица называется как-то иначе. И Санскрита вытурили из страны. Но почему вы так взволновались?
— Потому что я его видел вчера вечером.
— Что?
— Да, скорее всего это были они. Они похожи, как две препротивных свиньи.
— Они? — переспросил Аллейн, бросая взгляд на жену, в ответ мгновенно скосившую глаза к носу.
— Как же я мог забыть! — риторически восклицал мистер Уипплстоун. — В свое время я каждый день проходил мимо этого дома.
— Вижу, вас лучше не перебивать.
— Дорогая моя миссис Родерик, дорогой Родерик, прошу вас, простите меня, — порозовев, взмолился мистер Уипплстоун. — Я должен объяснить, чем вызвана моя неуместная экстравагантность. Видите ли…
И он объяснил, рассказав обо всем, включая и мастерскую по производству свиней, с точностью, которой так не хватало первым его восклицаниям.
— Признайте, — сказал он, закончив рассказ, — что это удивительнейшее совпадение.
— Да уж, — сказал Аллейн. — А хотите послушать, что имеет сказать об этом человеке, о К. Санскрите, Специальная служба.
— Еще бы я не хотел!
— Ну так слушайте. Кстати говоря, это что-то вроде сокращенного изложения его досье, обнаруженного одним из людей Фреда Гибсона в Криминальном архиве. «Санскрит, Кеннет — ни больше, ни меньше. Возраст: около 58. Рост: 5 футов, 10. Вес: 16 стоунов, 4. Очень толст. Волосы светлые, длинные. Манера одеваться: эксцентричная, ультрасовременная. Браслеты, в том числе и ножные, ожерелья. Пользуется косметикой. Возможно, гомосексуалист. Носит в проколотом ухе кольцо. Происхождение: неопределенное. Называет себя голландцем. Фамилия, вероятно, представляет собой искажение какого-то иностранного имени. Осужден за мошенничество с элементами оккультизма: Лондон, 1940. Отсидел три месяца. Подозревался в связях с транспортировкой наркотиков, 1942. С 1950 занимался импортом керамики, драгоценностей и галантереи в Нгомбвану. Крупное, очень доходное предприятие. Владел несколькими кварталами жилых домов и офисов, ныне перешедшими в собственность Нгомбваны. Убежденный сторонник апартеида. Известен связями с расистскими и африканскими экстремистами. Единственный известный родственник: сестра, совместно с которой он в настоящее время владеет гончарной фирмой „Свинарник“, Каприкорн-Мьюс, Юго-Запад, 3.»
— Ну вот, видите! — сказал мистер Уипплстоун, разведя руки в стороны.
— Да. Вижу, хотя и не так чтобы ясно. У нас нет конкретных оснований для предположения, что Санскрит представляет угрозу для безопасности Президента. Это, впрочем, относится и к остальным именам из списка. Взгляните на него. Никого больше не припоминаете? Никаких совпадений?
Мистер Уипплстоун вставил в глазницу монокль и просмотрел список.
— Да, разумеется, — сдержанно сказал он. — Разочарованные африканцы, изгнанники. Нет, мне нечего добавить. Боюсь, дорогой мой, что помимо сообщения о странном совпадении, в силу которого один из ваших полуподозреваемых оказался моим соседом, никакой иной пользы я вам принести не смогу. Да говоря всерьез, и с этим соседом какая от меня польза? Трость надломленная, — вздохнул он, — увы, это все, что обо мне можно сказать.
— Как знать, как знать, — легко откликнулся Аллейн. — Кстати, посольство Нгомбваны находится где-то в ваших краях, не так ли?
— Да, так. Время от времени я даже сталкиваюсь с Карумбой, их послом. Мы с ним выходим прогуляться примерно в одно время. Приятный человек.
— Обеспокоен?
— Я бы сказал — ужасно.
— И были бы правы. Он места себе не находит от страха и доставляет Специальной службе чертову уйму хлопот. И что еще хуже, он теперь мертвой хваткой вцепился в меня. То, что к службе безопасности я никакого касания не имею, его не интересует. Он, видите ли, волнуется! Я же знаком с Громобоем и этого достаточно. Он хочет, чтобы я научил Специальную службу, как ей следует действовать. Представляете? Будь его воля, у них уже из каждой орнаментальной плевательницы торчал бы датчик тревожной сигнализации, а под кроватью Громобоя располагался бы пост службы безопасности. Хотя, должен сказать, я его не виню. Прием-то ему придется устраивать. Вы, я полагаю, приглашены?
— Да, приглашен. А вы?
— В совершенно ненужной мне роли одноклассника Громобоя. Вместе с Трой, разумеется, — сказал Аллейн, касаясь ее руки.
Последовала долгая пауза.
— Конечно, — сказал наконец мистер Уипплстоун, — в Англии подобного не случается. Да еще на приемах. Сумасшедшие все больше прячутся по кухням или еще где-нибудь.
— Или у окон в верхнем этаже какого-нибудь склада?
— Вот именно.
Зазвонил телефон, Трой вышла, чтобы ответить.
— Видимо, мне следует воздержаться от малоприятного замечания насчет того, что все-де рано или поздно случается в первый раз.
— Ну, что за глупости! — взволновался мистер Уипплстоун. — Глупости, дорогой мой! Уверяю вас! Глупости! Хотя, конечно, — смущенно добавил он, — говорят и такое.
— Будем надеяться, что это неправда.
Вернулась Трой.
— Посол Нгомбваны, — сказала она, — хочет переговорить с тобой, дорогой.
— Да благослови Господь его курчавые седины, — пробормотал Аллейн, возводя глаза к потолку.
У самой двери он остановился.
— Кстати, Сэм, вот вам еще одно совпадение по части Санскрита. Сдается мне, я тоже видел его — три недели назад, в Нгомбване, он стоял во всех его браслетах и серьгах на ступенях своего прежнего заведения. Или это был единственный и неповторимый Санскрит, или я сам — перемещенный голландец в бусах и светлых локонах.
IV
У Чаббов Люси особых возражений не вызвала.
— Раз она здорова, сэр, — сказала миссис Чабб, — так чего же я буду возражать. Пускай мышей отпугивает.
Всего за неделю Люси удивительным образом расцвела. Шерстка стала лоснистой, глаза яркими и вся она округлилась. Привязанность ее к мистеру Уипплстоуну становилась все более явственной, и он уже начал опасаться (что и отметил в своем дневнике), как бы ему не обратиться в трясущегося над нею старого дурака. «Очаровательная зверушка, — писал он. — Признаюсь, ее внимание мне льстит. А какие у нее милые повадки». Милые повадки состояли в том, что Люси не спускала с него глаз; что когда он приходил домой после часового отсутствия, встречала его так, словно он возвратился с Северного полюса; что она носилась под дому, задрав хвост и разыгрывая изумление при встречах с ним; и что по временам, охваченная внезапным приливом чувств, она хватала его за руку передними лапами, молотила по ней задними, притворялась будто вот-вот укусит, а после облизывала руку, громко мурлыча.
Иметь какое-либо дело с красной шлейкой она наотрез отказалась, но зато сопровождала мистера Уипплстоуна во время вечерних прогулок к немалому его испугу, во всяком случае поначалу. Впрочем, Люси хоть и убегала вперед, чтобы выскочить на него из какой-нибудь засады, от собственно улицы держалась подальше, так что совместные походы вскоре вошли у них в привычку.
Только одно обстоятельство огорчало обоих, обстоятельство довольно любопытное. Люси с довольным видом прогуливалась по Каприкорн-Мьюс, но лишь до тех пор, пока они не проходили мимо гаража и не оказывались ярдах в тридцати от свинодельной гончарни. Дальше она не шла ни в какую. Она либо удирала домой на собственный страх и риск, либо проделывала знакомый трюк — вспрыгивала мистеру Уипплстоуну на руки. В этих случаях он с огорчением обнаруживал, что Люси вся дрожит. Он решил, что кошка запомнила происшедший с нею несчастный случай, однако это умозаключение почему-то удовлетворяло его не вполне.
«Неаполя» она тоже побаивалась — из-за привязанных снаружи собак, однако во время одной из прогулок в магазинчике покупателей не оказалось, стало быть отсутствовали и собаки, так что Люси зашла вместе с хозяином вовнутрь. Мистер Уипплстоун извинился и взял ее на руки. Он уже подружился с мистером и миссис Пирелли и теперь рассказал им про Люси. Реакция их показалась ему несколько странной. Рассказ сопровождался восклицаниями «poverina» и иными звуками, посредством которых итальянцы общаются с кошками. Миссис Пирелли протянула Люси палец и негромко заворковала. Затем она заметила белый кончик хвоста и вгляделась в кошку внимательнее. После чего принялась что-то втолковывать мужу по-итальянски. Муж, серьезно кивая в ответ, раз десять подряд повторил «Si».
— Вы ее узнали? — спросил встревоженный мистер Уипплстоун. Они ответили, что вроде бы да. Миссис Пирелли по-английски почти не говорила. Женщина она была крупная, теперь же, пытаясь объяснить нечто мимическими средствами — надувая щеки и выставив перед грудью согнутые кренделем руки, — показалась еще крупнее. При этом она дергала головой в сторону ведущего к Баронсгейт проулка.
