Найо Марш - Чернее некуда

Рядом с ней стоял, глядя на портрет, Громобой. Во все время позирования он не выказал застенчивости, обычной для натурщика, не желающего произносить банальности, и во все время ни единой не произнес.

— В том, что вы сделали, — сказал он, — присутствует нечто явственно африканское. — У нас пока нет выдающихся портретистов, но если бы они были, я думаю, они вряд ли смогли бы вас превзойти. Мне приходится постоянно напоминать себе, что автор этого портрета не принадлежит к числу моих соотечественников.

— Вряд ли вы смогли бы сказать мне что-нибудь более лестное, — призналась Трой.

— Правда? Я рад. К сожалению, мне пора: нам с Рори нужно кое-что обсудить да и переодеться мне не мешает. До свидания, моя дорогая миссис Рори, и огромное вам спасибо.

— До свидания, мой дорогой президент Громобой, — откликнулась она. — И спасибо вам.

Она подала ему перепачканную краской руку и проводила его в дом, где ждал Аллейн. На сей раз Громобой явился без «млинзи», который, как он сказал, занят в посольстве последними приготовлениями к отлету.

Они с Аллейном выпили на прощание по рюмочке.

— Визит получился несколько необычный, — заметил Громобой.

— Да, не совсем, — согласился Аллейн.

— Что касается тебя, дорогой мой Рори, ты проявил завидное умение обходить острые углы.

— Старался как мог. Не без помощи, если это правильное выражение, дипломатической неприкосновенности.

Громобой робко улыбнулся ему. Редкостный случай, подумал Аллейн. Обычно он либо разражается хохотом, сияя, словно маяк в ночи, либо хранит важное молчание.

— Итак, — сказал Громобой, — этих неприятных людей убил полковник Кокбурн-Монфор.

— Весьма на то похоже.

— Очень неприятные были люди, — задумчиво сказал Громобой. — Противно было прибегать к их услугам, однако — нужда заставила. Тебе в твоей работе наверняка приходится попадать в подобные ситуации.

Поскольку сказанное было чистой правдой, Аллейн не нашел, что ответить.

— Необходимость позволить им вновь обосноваться в Нгомбване вызывала у нас глубокое сожаление.

— Что ж, — сухо сказал Аллейн, — теперь сожалениям пришел конец.

— Вот именно! — радостно воскликнул Громобой. — Как гласит пословица, нет худа без добра. От Санскритов мы избавлены. Это приятно!

Аллейн, не находя слов, молча взглянул на него.

— Я что-нибудь не так сказал, старина? — спросил Громобой.

Аллейн покачал головой.

— А, я кажется понял. На горизонте опять замаячила пресловутая пропасть.

— И мы опять можем разойтись, назначив новую встречу где-нибудь в другом месте.

— Вот почему ты так и не задал мне некоторых вопросов. Например, до какой степени я был осведомлен о контр-заговоре против моего предателя-посла. Или о том, имел ли я сам дело с одиозными Санскритами, сослужившими нам столь добрую службу. Или о том, не сам ли я придумал, как заставить бедного Гибсона заблудиться в трех соснах нашего парка.

— Если бы только Гибсона.

На большом черном лице Громобоя обозначилось выражение крайнего огорчения. Он стиснул плечи Аллейна и крупные, налитые кровью глаза его наполнились слезами.

— Постарайся понять, — сказал он. — Мы свершили правосудие в соответствии с нашими нуждами, с нашими древними традициями, с нашими глубинными убеждениями. Со временем мы изменимся и постепенно эти черты отомрут в нас. Пока же, драгоценный мой друг, думай о нас… обо мне, если угодно, как…

Он поколебался и, улыбнувшись, закончил с новой ноткой в раскатистом голосе:

— …как о незаконченном портрете.

Кода

Очень теплым утром в самом разгаре лета Люси Локетт в красивом ошейнике, который, похоже, и самой ей чрезвычайно нравился, сидела на ступеньках крыльца дома номер один по Каприкорн-Уок, оглядывая окрестности и прислушиваясь к тому, что творилось в подвальной квартирке.

Мистер Уипплстоун нашел подходящего съемщика, и Чаббы готовили квартирку к его вселению. Внизу гудел пылесос, раздавались какие-то неравномерные удары. Из открытых окон доносились голоса Чаббов.

Сам мистер Уипплстоун ушел в «Неаполь», чтобы купить камамбера, и Люси, никогда на Мьюс не ходившая, ожидала его возвращения.

Пылесос замолк. Чаббы обменивались мирными замечаниями, и Люси, движимая приливом вошедшего в пословицу любопытства, присущего ее породе и полу, аккуратно спрыгнула в садик, а из него — в подвальное окно.

Имущество последнего обитателя этой квартиры уже вывезли, однако кое-какой сор в ней еще оставался. Люси для начала сделала вид, будто охотится на смятую газетную страницу, а после принялась копаться по разным укромным углам. Чаббы не обращали на нее внимания.

Когда мистер Уипплстоун возвратился домой, кошка сидела на верхней ступеньке крыльца, прикрывая что-то передними лапами. Она оглядела хозяина и коротко произнесла нечто одобрительное.

— Ну-ка, что у тебя там такое? — спросил хозяин. Он вставил в глазницу монокль и нагнулся, вглядываясь.

Это была маленькая глиняная рыбка.