Найо Марш - Чернее некуда

— На время предстоящего визита?

— Да, пропади он пропадом. Соображения безопасности.

— Понимаю. Работа трудная. Кстати, вы же должны были в одно время с Президентом учиться в… — начал мистер Уипплстоун, но сам себя перебил. — Значит, наверху решили, что вы сможете привнести в отношения с ним личную нотку.

— Как быстро вы соображаете! — сказала Трой, и мистер Уипплстоун благодарно хмыкнул.

— Я с ним виделся три недели назад, — сказал Аллейн.

— В Нгомбване?

— Да. Давил на него как только мог.

— Что-нибудь выдавили?

— Ничего стоящего: хотя нет, не так. Он обещал не противиться нашим мерам предосторожности, однако что он при этом имел в виду остается тайной. Я бы сказал, что мы с ним еще хлебнем горя.

— Итак? — сказал мистер Уипплстоун, откидываясь на спинку кресла и раскачивая на ленточке монокль — жест, как понял Аллейн, вошедший в привычку у человека, полжизни проведшего за столом переговоров. — Итак, мой дорогой Родерик?

— Вы согласны помочь мне?

— Определенно.

— Я был бы очень вам благодарен, если бы вы — как это теперь говорится? — накачали меня общими сведениями о Нгомбване. Вашими личными впечатлениями. Например, много ли людей, по-вашему, имеют причины желать смерти Громобоя?

— Громобоя?

— Таково, как их превосходительство не уставали напоминать мне, было его школьное прозвище.

— Что ж, оно ему подходит. В общем и целом я бы остановился на цифре двести, это самое малое.

— О Господи! — воскликнула Трой.

— А не могли бы вы, — спросил ее муж, — назвать несколько имен?

— Честно говоря, нет. Конкретных имен назвать не могу. Но опять-таки, если говорить вообще, это обычная история во всех африканских государствах, ставших недавно независимыми. Прежде всего, речь идет о нгомбванских политических противниках Президента, которых ему удалось одолеть — те, что уцелели, либо сидят по тюрьмам, либо обосновались в нашей стране и дожидаются его свержения или смерти в результате успешного покушения.

— Специальная служба тешит себя надеждой, что в ее распоряжении имеется практически полный список этих людей.

— Не сомневаюсь, — сухо откликнулся мистер Уипплстоун. — Мы тоже ей тешились, пока в один прекрасный день в Мартинике некий, решительно никому неизвестный обладатель поддельного британского паспорта не выпалил в Президента из револьвера, однако промахнулся и затем с куда большим успехом выстрелил себе в голову. Никакого досье на этого человека не имелось, так что личность его остается неизвестной и поныне.

— Я напомнил Громобою об этом случае.

Мистер Уипплстоун не без лукавства сообщил Трой:

— А знаете, он информирован гораздо лучше моего. Как по-вашему, чего он от меня добивается?

— Понятия не имею. Но продолжайте. Я, по крайней мере, совсем ничего не знаю.

— Так вот. Среди его африканских врагов имеются и экстремисты, которым была не по вкусу его умеренность в начальную пору и особенно его нежелание единым махом вышвырнуть из страны всех европейских советников и официальных лиц. То есть вам предстоит иметь дело еще и с кучей неприемлющих белых людей террористов, когда-то выступавших за независимость, но теперь готовых произвести полный поворот кругом и уничтожить правительство, которое они сами помогали создать. Число их последователей неизвестно, однако число это безусловно не малое. Но, дорогой мой, вы же и сами все это знаете.

— В последнее время он высылает все больше белых, не так ли? Хочется ему того или не хочется.

— Его вынуждают к этому крайние элементы.

— Итак, — сказал Аллейн, — картина возникает знакомая и, видимо, неизбежная. Национализация всех иностранных предприятий и присвоение собственности, находившейся в руках европейских и азиатских колонистов. В среде которых мы обнаруживаем людей, охваченных самым ярым негодованием.

— Именно так. И у них есть все основания негодовать. Многие оказались разорены. Весь их образ жизни разрушен, а ни к какому иному они приспособиться не могут.

Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос.

— И должен сказать, — добавил он, — хоть вам и без меня это известной, среди них попадаются очень неприятные личности.

— А зачем он сюда приезжает? — спросила Трой. — Я о Громобое.

— Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле насущные потребности его развивающейся страны.

— Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий.

— Вы сказали «официально», мистер Уипплстоун? — переспросила Трой.

— Я так сказал, миссис Рори? — Да. Да, из относительно надежных источников просочились слухи, что Президент надеется провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев, потративших огромные средства на их разработку.

— Совсем весело! — сказал Аллейн.

— Я не хочу, конечно, сказать, — мирно продолжил мистер Уипплстоун, — что лорд Карали или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их ближайших помощников способны организовать гибельное для Президента покушение.

— И на том спасибо!

— Однако за спинами этих августейших особ теснится множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих месторождениях работал.

— Среди которых вполне может обнаружиться какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей, обладающих более или менее очевидными мотивами, — продолжал Аллейн, — существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего — фанатики. Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой сниться черный насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка которых то и дело слетают фразочки вроде «черная образина, черномазая сволочь, надо б черней да некуда, вот отдам тебя черному человеку». Черный, значит плохой. И точка.

— А для Черных Пантер точно также звучит слово «белый», верно? — вставила Трой. — Это война образов.

Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох, вновь занялся портвейном.

— Хотел бы я знать, — сказал Аллейн, — какая доля этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя.

— На тебя он во всяком случае не распространяется, — сказала Трой, и не услышав ответа спросила: — я права?

— Мой дорогой Аллейн, насколько я понял, по отношению к вам он продемонстрировал самые дружеские чувства.

— О да! Да, конечно. Они из него били струей. И знаете, мне чрезвычайно неприятна мысль о том, что эти струи могли послужить завесой для куда менее приязненных чувств. Глупо, не правда ли?

— Строить предположения касательно отношений, не являющихся четко обозначенными, значит совершать большую ошибку, — объявил мистер Уипплстоун.

— А где вы видели другие отношения?

— Да. Пожалуй, нигде. Мы, разумеется, делаем, что можем, посредством договоров и соглашений, но, вероятно, вы правы.

— Он старался, — сказал Аллейн. — Поначалу он старался создать своего рода многорасовое общество. Он считал его жизнеспособным.

— Вы с ним касались этой темы? — спросила Трой.

— Ни единым словом. Да ее и не следовало касаться. Мое задание было и без того слишком щекотливым. Знаете, у меня создалось впечатление, что его роскошное гостеприимство по крайней мере отчасти вдохновлялось желанием… ну, скомпенсировать перехлесты нового режима.

— Очень может быть, — согласился мистер Уипплстоун. — Хоть наверняка и не скажешь.

Аллейн вынул из нагрудного кармана несколько сложенных листков бумаги.

— Специальная служба передала мне список коммерческих и профессиональных фирм, а также отдельных личностей, изгнанных из Нгомбваны, с примечаниями относительно тех их прошлых обстоятельств, которые могут выглядеть хотя бы в малой мере подозрительными.

Он опустил взгляд на листки.

— Фамилия Санскрит вам что-нибудь говорит? — спросил он. — Кс. и К. Санскриты, если точнее. Дорогой мой, что с вами такое?

Мистер Уипплстоун нечленораздельно вскрикнул, поставил стакан с портвейном, хлопнул в ладоши и ударил себя по лбу.

— Эврика! — не без изящества воскликнул он. — Вот оно! Ну, наконец-то! Наконец-то!

— Рад за вас, — сказал Аллейн, — и с удовольствием выслушаю все остальное. Что вы такое вспомнили?

— «Санскрит, Импортная и торговая компания, Нгомбвана».

— Так и есть. Вернее, было.

— На авеню Эдуарда Седьмого.

— Точно, там я ее и видел, только теперь улица называется как-то иначе. И Санскрита вытурили из страны. Но почему вы так взволновались?