Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
Южная часть узких сокольнических улиц застроилась двухэтажными бараками, часть из которых заползали на дорогу, создавали тупики и проходные дворы. В восточной части Сокольников строились кварталы, ставшие наиболее удобными для проживания, часто с замкнутыми дворами.
Однако даже строительство конечной станции первой линии метро и обустройство набережной Яузы не сумели преодолеть изолированность Сокольников: жители района продолжали проживать по своим законам, заведенным еще столетие назад, а сторона Лосиного острова и вовсе оставалась глухой окраиной. Окрестность изобиловала многочисленными проходными улочками, в которых шпана чувствовала себя совершенно свободно. В районе было огромное количество преступного элемента, беспризорников, ежедневно пополнявших статистику ограблений и убийств.
Участки с заводами и фабриками застраивались рабочими общежитиями и бараками, усугублявшими криминальную ситуацию в Сокольниках. Затемненный (во многих местах отсутствовали уличные фонари), сумрачный район, он производил мрачное впечатление на каждого, кто побывал в нем хотя бы однажды.
Милиция заявлялась сюда редко. А если и наведывалась, то всегда в укрепленном составе, понимая, что может нарваться на вооруженную банду.
Фронтовики, списанные подчистую по ранению, привозили с собой трофейное оружие и легко пускали его в ход. За долгие месяцы войны, привыкшие к иной жизни, они нередко сбивались в банды, добывая пропитание с помощью оружия и считая такой способ заработка куда более приемлемым, нежели двенадцатичасовой труд за станком на производстве.
Особенно опасно было в Сокольниках по вечерам и в ночное время.
Парк Сокольники, разбитый на аллеи, оставался темен. Вытянувшись в длинный строй, торчали на обочинах дорог уличные фонари. До войны аллеи освещались электричеством, но сейчас они выглядели понурыми. Часть из них, будто бы инвалиды (часто подпертые деревянными костылями), стояли поломанными, некоторые были повреждены из хулиганских побуждений, другие – проходившей здесь бронированной техникой.
Электрические провода низко провисали, как если бы имели намерение опутать аллеи парка густой проволочной паутиной. Местами заросший акациями и лещиной, парк выглядел непролазным, и только дневной свет, пробивавшийся порой через густое переплетение веток, доказывал, что это не так.
Некоторые уголки парка пребывали в запустении, там густо росли высокая трава и одичалые кусты сирени, раскинувшие корявые пальцеобразные ветки во все стороны, норовившие зацепить отростками каждого прохожего. Вдоль асфальтированных тропинок гнилыми зубами торчали почерневшие пни, свидетельствовавшие о том, что в недалеком прошлом парк имел окультуренный и благопристойный вид и пользовался немалой популярностью среди местного населения. Здесь стояли крепкие дачи, в которых москвичи могли культурно провести свободное время. А в самом центре парка, представлявшего собой круглый участок рощи, откуда во все стороны отходили радиальными лучами просеки, можно было увидеть почерневшие деревянные избы, в которых прежде размещались трактиры.
Ночью парк выглядел неприветливым, даже враждебным. Редко кто отваживался вторгаться в его пределы.
На самой границе парка имелось длинное двухэтажное строение, в котором совсем недавно размещался один из учебных корпусов стрелковой дивизии, сформированной на территории парка. Уже полгода он пустовал, надобность в нем отпала. Раз в неделю в здании прибиралась немолодая женщина: протирала мокрой тряпкой шкафы и учебные пособия, мыла пол, что не составляло для нее большого труда.
Поэтому Кобзарь со своими подельниками чувствовали себя в учебном здании вполне свободно, зная, что в помещение никто не заглянет. А уж ночью ощущали себя в парке Сокольники полновластными хозяевами.
До парка добрались без сложностей: сначала на трамвае, а потом пешком. Удача в этот день благоволила к ним – по дороге не повстречали ни одного милицейского патруля. Дважды где-то со стороны складов раздавалась усиленная пальба, до которой им не было никакого дела. Попадались лишь редкие пешеходы, возвращавшиеся в поздний час с работы.
Расположились в одной из дальних комнат учебного корпуса. На свободный стол выложили содержимое из чемоданов: драгоценности, ювелирные украшения, отдельно положили деньги.
Хозяин катрана оказался человеком состоятельным. В нескольких металлических банках он хранил золотые монеты царской чеканки, различные украшения – золотые серьги, ожерелья, кольца. Особым удачным уловом были два антикварных браслета, один из которых был украшен изумрудами, другой – рубинами. Денег набралось около двухсот тысяч – их разложили по номиналу в пачки.
– Какой фарт подвалил! – довольно проговорил крепыш. – Одного цветняка тысяч на сто потянет. Что скажешь, Сема?
Рыжий взял браслет. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы осознать – вещь редкой красоты; работа невероятно тонкая и стоит баснословно дорого. Оставалось только гадать, каким образом у катранщика оказалось столь уникальное ювелирное изделие. Старик не занимался грабежом: ввиду преклонного возраста он давно отошел от дел и в своей избе организовал катран, получая от каждой ставки оговоренный процент. На житие ему вполне хватало.
Браслет катранщику могли дать в качестве оплаты за проживание и возможность поиграть в карты в тихом неприметном месте. Его мог заложить кто-то из урок и, вконец проигравшись, уже не имел возможности выкупить редкостную вещь. Браслет мог купить и сам катранщик: разумеется, по бросовой цене, эта порода людей не любит разбрасываться деньгами.
Красивая игрушка буквально заворожила. Николаю Кобзарю приходилось не однажды держать в своих ладонях редкие ювелирные изделия, которые могли соперничать с украшениями, выставленными в витринах музеев. Но то, что он видел сейчас, являлось уникальным, и вряд ли ему удастся притронуться к похожей вещи во второй раз. Впечатление от увиденного усиливало клеймо Фаберже. Повертев в руках браслет, Козарь разглядел инициалы и корону. Так оно и есть! Ювелирное украшение принадлежало последней императрице Александре Федоровне.
Подельники уже пересчитывали купюры, одобрительно качали головами, глаза озорно блестели – понимали, какой богатый куш им подкинул случай.
– Сделаем вот что, – заговорил Николай. – Я беру себе вот этот браслет, ну и деньжат немного, – поднял он со стола пухлую пачку денег, – а вы берите остальное.
В глазах хромого вспыхнуло недовольство и тотчас померкло. Он перевел взгляд на блондина, продолжавшего сосредоточенно пересчитывать деньги, и произнес:
– Бери. По справедливости будет.
Оторвавшись на несколько секунд от пересчитывания денег, Гера одобрительно кивнул:
– Бери, Сема. – Широко улыбнувшись, добавил: – Для тебя ничего не жалко.
Николай Кобзарь едва сдержал на лице усмешку. Эти чудаки всерьез полагали, что остались в выигрыше. Им невдомек, что только один ограненный камушек из этого браслета в несколько раз ценнее всего того, что им удалось заполучить за всю предыдущую неделю.
Положив браслет с деньгами в карман, Кобзарь произнес:
– Дел до хрена! Пошел я. Поглядывайте здесь. Мало ли чего.
– Да тут никто не ходит, – удивленно произнес крепыш. Последний раз с полгода назад здесь стрелковая рота
