Мэтью Перл - Тень Эдгара По

— Быть не может!

Джентльмен кивнул с грустным пониманием: дескать, лектор тоже человек.

— Пустяки. Это ведь прототип великого Дюпена. Неужели он не стоит полутора долларов?

Как бы отвечая на мой изумленный взгляд, джентльмен продемонстрировал книгу — рассказы Эдгара По.

— Уверен: сегодня будут обнародованы сенсационные данные.

Я бросился в толпу, заработал локтями, оттолкнул швейцара, потребовавшего предъявить билет.

За кулисами маячила прямая строгая фигура Огюста Дюпона. Великий аналитик предавался размышлениям.

Вера в торжество истины проснулась во мне, благоговение перед Дюпоном удвоилось.

— Каким образом вы сумели… — начал я, приближаясь.

— Добро пожаловать, — раздалось в ответ. Косой взгляд тотчас сместился, будто в ожидании более достойного объекта. — Мне очень приятно, братец Квентин, что вы станете свидетелем исторического перелома.

Это был не Дюпон.

Барон и прежде добивался поразительного сходства с моим другом, но теперь метаморфоза пугала завершенностью. Внутренний огонь, который выдавали порой глаза Дюпона, и тот Барону удалось перенять.

— Барон! Не рассчитывайте, будто я допущу эту вашу, с позволения сказать, лекцию! — Я крепче стиснул трость, размахнулся.

— Вот как? Интересно, что же вы предпримете? — Барон лениво смерил меня взглядом. — Я в известном смысле в долгу у вас и вашего Дюпона. Я продал билеты на лекцию, которая запланирована через несколько дней, и за сегодняшнее действо получу гонорар.

Сразу за первым потрясением меня поджидало второе — рядом с Бароном не было Бонжур. «Очень неосмотрительно с его стороны», — подумал я. Может, Бонжур осталась караулить Дюпона, если только они его не… Нет, на такое даже Барон не способен; даже Барон не причинит вреда безоружному.

— Вам, братец Квентин, я открою правду — истинную правду. До сегодняшнего дня я думал, игре конец. Дюпон мне не по зубам, слишком он проницательный. По вашему лицу осмелюсь предположить, что вы мне не верите. Но я не лгу. Я действительно считал, что, так или иначе, Дюпон одержит верх. Теперь другое дело. Теперь он упустил последний шанс — ему остается только умереть физической смертью, ибо духовная смерть давно его настигла.

— Где он? Что вы с ним сделали?

Барон усмехнулся дьявольской усмешкой:

— Вы о чем?

— Я заявлю на вас в полицию! Вам это даром не пройдет! — (Выведать у него сколько получится, чтобы посредством сведений сбить спесь!) — Вы не хуже меня знаете: где бы вы ни заперли Дюпона, какую бы охрану ни приставили — он ускользнет. Он доберется до вас, и гнев его будет страшен. В последнюю минуту, в последнюю секунду он остановит ваш фарс; он выйдет победителем.

Барон рассмеялся — негромко, даже доверительно. Нет, он ничего не открыл мне, но по изгибу рта я понял: Барон осознает свою уязвимость.

— Мосье Кларк, известно ли вам, через какие препятствия ваш покорный слуга шел к этому дню? В сравнении с ними балтиморская полиция — мелочь. Нынче моя дорога сделает крутой поворот. Нынче или все пойдет прахом, или последняя точка займет свое место. Если, конечно, вы мне не помешаете, а вы единственный, кто может помешать. Но нет, вы этого не сделаете. Следовательно, я выйду из тени. Знаете, как мне надоело жить в тени — не важно, врагов моих или Огюста Дюпона? Любая тень угнетает, мосье Кларк. Порой даже гениям вроде Дюпона приходится снимать шляпу перед хитроумием и коварством. Нынче я получу пропуск назад, к славе.

Сказав это, Барон проследовал за распорядителем к помосту и сцене. Я потерянно огляделся; надо было что-то предпринять, но голова перемалывала прежние мысли и не выдавала ни единой новой. В конце концов я ринулся на сцену, намереваясь по крайней мере не пускать Барона к кафедре. Тогда-то моим глазам и предстало множество зрителей — точнее, бессмысленная толпа, бесконечная, бесформенная, беснующаяся в предвкушении, — и я понял, почему Барон нынче не нуждается в Бонжур. Нынче его охраняет толпа. Статус его вот-вот станет легальным.

Ближе к занавесу рабочий все никак не мог зафиксировать софит — тот раскачивался, мельтешение теней смущало, сбивало с мысли. Какие средства в моем распоряжении? Что мне сделать? Завопить, чтоб не начинали лекцию, и услышать гул недовольства? Так я и поступил.

Выяснилось, что мной утрачены как способность к артикуляции, так и зачатки ораторского искусства. Я кричал что-то о справедливости; толкался, и меня толкали. В какой-то миг из массы лиц, из тумана памяти выделилась физиономия громилы Тиндли; над задними рядами мелькнул красный зонтик от солнца. Генри Герринг и Питер Стюарт пробирались в первые ряды, ближе к сцене. Старенький библиотекарь вжался в кресло, редакторы всех ведущих балтиморских газет тоже были в зале. В мешанине, в суете, в неверном свете я то и дело напарывался на хищную усмешку, которую Дюпон приберегал для сеансов позирования и которая теперь въелась в Бароново лицо, исказила черты, подобно заразной болезни. Раздался звук, достаточно громкий, чтобы заглушить гул, поднятый мной в зале. Он был подобен пушечному выстрелу. Софиты лопнули, осколки посыпались на пол, зал погрузился во тьму. И тогда выстрелили еще раз.

Крики, женский визг; снова выстрел; шумы, подобно морским валам, захлестнули меня. Дрожа мелкой дрожью, повинуясь, видимо, первородному инстинкту, я прижал руку к груди. Дальнейшие мои воспоминания обрывочны: Барон Дюпен навис надо мной, мы оба упали, сплетясь в кровавом объятии, покатились, опрокинули кафедру… На сорочке Барона проступило овальное пятно, неровные края были самого темного из оттенков смерти… Барон рычал, цеплялся, как безумный, за мой воротник; неестественно тяжелый, придавил меня, обездвижил. А потом беспамятство постигло нас обоих.

Книга пятая

Потоп

Пролег мой путь —

И не свернуть —

Сквозь тлен былого пира…

26

Без каких-либо подозрений садился я в экипаж к Уайту; прошу это учесть. Подозрений не было оттого, что я лучше прочих представлял себе ситуацию. Не обольщаясь насчет проницательности полицейских, я все же верил: с моей помощью Дюпон скоро будет найден, а найденный Дюпон откроет правду об Эдгаре По — правду, недоступную скромным способностям балтиморских стражей порядка.

Уайт вошел со мной в гостиную «Глен-Элизы»; нас сопровождали еще несколько полицейских, мне незнакомых, и секретарь Уайта. Я продолжал рассказ, начатый в экипаже; говорил о прибытии Барона Дюпена в Балтимор, излагал свои соображения по поводу последних драматических событий. Однако характер замечаний Уайта вскоре заставил меня заподозрить, что он слушает невнимательно.

— Дюпен умирает, — повторял Уайт, выделяя интонацией то имя «Дюпен», то глагол «умирает».

— Без сомнения, в его состоянии повинны два негодяя, — в очередной раз объяснил я, — которые гнали меня через весь город, уверенные, будто я намерен помешать им сводить свои мелочные счеты с Бароном.

— В какой момент вы увидели одного из этих граждан целящимся в Барона? — вопросил Уайт, сидевший на краешке кресла. Секретарь с самого начала стоял за моей спиной, точно конвоировал. Как и всякий человек, я не люблю слежки; я постоянно оглядывался и думал: «Хоть бы он сел, вместо того чтобы нависать надо мной».

— Нет, со сцены я ничего не видел — мешал софит, который то вспыхивал, то гас; да и народу было слишком много. Кажется, несколько лиц я разглядел… Впрочем, совершенно ясно, что ни один их этих людей не способен на столь гнусное деяние.

— Вот вы говорите: «французы», «мерзавцы». А как их имена, этих мерзавцев?

— Не знаю. Один из них вчера чуть не убил меня. Шляпу мне прострелил, вообразите! Потом мы вступили в единоборство, и я, кажется, ранил его, защищая свою жизнь. А имена мне неизвестны.

— Тогда изложите все, что вам известно наверняка, мистер Кларк, — холодно произнес Уайт.

— Они французы; в этом я уверен. Видите ли, Барон Дюпен был по уши в долгах. Парижские кредиторы — они знаете какие? Следуют за должником по пятам. Вот и Барону даже в Балтиморе покоя не было. — Отнюдь не уверенный, что подобная назойливость характерна для всех парижских кредиторов, в сложившихся обстоятельствах я счел простительным сделать это предположение аксиомой.

Уайт, однако, ограничился снисходительным кивком, словно отвечая на лепет испуганного ребенка.

— Клода Дюпена нужно было остановить — ради доброго имени Эдгара По, — произнес Уайт.

Вот так поворот!

— Безусловно, сэр, — отвечал я.

— Вы раньше говорили, что его нужно остановить любой ценой.

— Совершенно верно, сэр. — После минутного колебания я продолжал: — Да, но только, видите ли, я имел в виду…