Мэтью Перл - Тень Эдгара По
— Свершилось! Потоп! Конец света!
Столкновения между самыми отчаянными из преступников и тюремщиками становились все ожесточеннее — то ли от гнетущего дождя, то ли по причинам, в которые я не потрудился вникнуть. Через оконную решетку мне было видно, как берег речки Джонс Фоллс сдает позиции под натиском дождевой воды. И сам я, по сути, делал то же самое.
Вести, приносимые моим адвокатом, были раз от раза хуже. Газеты, которые я апатично просматривал, казалось, ухватились за эту сенсацию — одержимый, душевнобольной поклонник Эдгара По из ревности стреляет в прототипа его персонажа; французский гражданин находится при смерти в больнице. Газеты вигов, правда, усматривали в поступке, которого я не совершал, налет геройства. Демократические газеты — возможно, в пику вигам — трубили о моей безнравственности и трусости. Впрочем, и те и другие считали меня убийцей. Издания, которые принято называть нейтральными, а именно «Сан» и «Транскрипт», беспокоились, как бы печальный инцидент не испортил отношения США с молодой Французской республикой и ее президентом Луи Наполеоном. Я упорно твердил, что Барон Дюпен — вовсе не прототип К. Огюста Дюпена; боюсь, родственник Хэтти не мог понять, какое отношение это обстоятельство имеет к моему делу. Несколько раз приходил Эдвин, но скоро его вызвали в полицейский участок «для беседы», больше похожей на допрос. Полиция подозревала каждого свободного негра, а тем более имеющего дело со мной. Я упросил Эдвина воздержаться от посещений. В узилище меня навестил также и Джон Бенсон — Фантом-доброжелатель. Я тепло пожал ему руку — не в моем положении было разбрасываться сочувствующими.
Тень от решетки как бы добавляла морщин его усталому лицу. Бенсон пожаловался, что чуть ли не сутками напролет сидит над дядюшкиными гроссбухами.
— Я света белого не вижу, сил никаких нет. Что за дьявольская работа! — Бенсон покосился за решетку, будто одно необдуманное слово могло сделать его моим сокамерником, и посоветовал: — Сознались бы вы лучше, мистер Кларк.
— В чем?
— В одержимости Эдгаром По. В том, что не сумели справиться с навязчивой идеей.
Я-то надеялся, Бенсон задействует связи для моего вызволения!
— Бенсон, если вам известно еще хоть что-нибудь о смерти По, если вы что-то разузнали, сообщите мне. Это ваш долг.
Он уселся на табуретку, вытянул свои длинные ноги и повторил добрый совет насчет чистосердечного признания.
— Забудьте об Эдгаре По. Тайна его смерти останется нераскрытой — смиритесь с этим, мистер Кларк.
Порой Хэтти удавалось усыпить бдительность тети Блум и Питера Стюарта — тогда она спешила ко мне и всегда приносила что-нибудь вкусненькое и милую безделушку в придачу. Измученный душевно, не находивший слов для оправдания, я тем более не мог выразить благодарность.
Хэтти утешала меня, вспоминая многочисленные случаи из детства; мы свободно говорили на любые темы. Однажды она поделилась своими переживаниями в мой парижский период.
— Я понимала, Квентин, что ты замахнулся на нечто великое, — со вздохом молвила Хэтти. — Знаю, вместе нам не быть — слишком много всего произошло, — но ты, пожалуйста, не думай, будто я сердилась или впала в меланхолию из-за твоего отъезда или из-за твоей скрытности. Я расстраивалась по другой причине — что ты засомневался в моей преданности и дружбе, что опасаешься делиться со мной, ибо не надеешься на понимание.
— Питер прав. Я заварил эту кашу из чистого эгоизма. Может, причина не в желании открыть миру Эдгара По, а в моей собственной одержимости его текстами. Может, и самый гений — только плод моего воображения!
— Поэтому-то твои изыскания и были так важны, — отвечала Хэтти, беря меня за руку.
— Я словно лишился зрения, а заодно и рассудка! Смерть Эдгара По заслонила его жизнь! А что теперь? Другие сделают то, чего я боялся, — притом ценой моей жизни.
Вскоре, однако, ливень и потоп отменили наши встречи — слишком трудно стало добираться до тюрьмы. Разлученный с Хэтти, я не мог общаться и с другими заключенными. Никогда я не чувствовал себя таким беззащитным — словно зверь в ловчей яме, которому только и осталось, что ждать конца.
Была одна из тех редких ночей, когда сон наконец смилостивился надо мной. И вот сквозь благодатную дрему я расслышал легкие шаги. «Хэтти», — подумал я. Она пришла, ей даже потоп нипочем. Стремительно идет она по тюремному коридору, слышно шелковое колыхание отсыревшего платья, ярко-красный плащ хранит ее от грязи и вони. Но вот что странно — Хэтти не сопровождает охранник. А еще — от этой мысли я окончательно проснулся — сейчас ночь, а ночью посещения запрещены. Фигурка в алом плаще шагнула из тени других камер, нашарила, схватила мои запястья, стиснула так крепко, что я не мог шевельнуться. О нет, то была не Хэтти!
В неверных отсветах керосиновых ламп золотистая кожа Бонжур приобрела призрачную бледность. Для огромных, темных от тревоги глаз не осталось ни единого скрытого уголка.
— Бонжур! Как вам удалось проскользнуть мимо охраны?
Вопрос был праздный — если кто и мог по собственной воле оказываться в стенах тюрьмы и покидать их, так только Бонжур.
— Я хотела найти вас.
Хватка на моем запястье стала крепче. От страха подступила дурнота. Бонжур здесь, чтобы убить меня. Она мстит за Барона, она не желает дожидаться суда и казни. Не моргнув своим прекрасным глазом, она перережет мое горло, а утром меня найдут лишенным головы, но не обнаружат никаких следов Бонжур.
— Я знаю — не вы стреляли в Барона, — успокоила Бонжур, верно прочитав мои мысли. — Нужно выяснить, чьих это рук дело.
— По-моему, тут все понятно. Стреляли эти двое, и, конечно, по распоряжению ваших кредиторов.
— Эти люди посланы не кредиторами. Барон давно заплатил долги — сразу после продажи билетов на лекцию. Он собрал куда больше денег, чем рассчитывал. Нет, убийц интересовали вовсе не деньги.
Вот так неожиданность!
— Кто же тогда убийцы?
— Моя задача — выяснить это. Я в долгу перед Бароном — вот и рассчитаюсь. А вы должны выкарабкаться ради женщины, которая вас любит.
Я уставился на собственные босые ноги:
— Больше не любит, Бонжур, больше не любит.
Крохотный ротик Бонжур сложился было в вопросительное «О», но спрашивать вслух она раздумала.
— А где ваш друг? Почему он не поможет нам обоим разрешить эту загадку?
— Где мой друг? В смысле, Дюпон? И вы еще спрашиваете! Не вы ли с Бароном похитили Дюпона? Чего я только не передумал о его участи!
И тогда Бонжур заверила, что Дюпону они никакого вреда не причинили — то есть она лично не причинила. Она, оказывается, отпустила его почти сразу. Так велел Барон — отпустить Дюпона к началу роковой лекции. Никто не собирался убивать его; по крайней мере речь не шла о физической расправе. Нет, Барон задумал сломить Дюпонов дух. Он решил, что освобожденный Дюпон ринется в лекторий, поспеет как раз к его, Барона, триумфу и будет деморализован, чем закрепит Баронову победу. Но Дюпон не оправдал ожиданий, ибо вовсе не появился в лектории, а если и появился, никто его не видел.
— Ответьте, Бонжур, похищенный Дюпон сопротивлялся? Дрался с Бароном?
Бонжур помедлила, не уверенная, порадует меня ответ или разочарует.
— Не дрался. У него хватило ума сидеть смирно. Он видел, что Барон намерен во что бы то ни стало осуществить свой план. Как вы думаете, мосье Кларк, где сейчас может быть Огюст Дюпон?
— Я здесь заперт, как зверь в клетке. Откуда мне знать?
Бонжур посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд смущал. В голове закрутилось: Хэтти выходит за Питера — кто же полюбит меня? Неужели нет никакой надежды? О, чего бы я ни отдал за надежду, и как мало нужно было для того, чтоб надежда во мне очнулась! Знак, намек на привязанность, слабая тень жалости! Наверное, эти мысли отразились на моем лице, потому что Бонжур вдруг шагнула ближе. Чтобы не дать ей повода, я отвел взгляд.
Но Бонжур положила ладонь мне на плечо и каким-то хитрым нажатием заставила повернуть голову к ней, и вот уже ее рот прильнул к моему. Мгновение было долгое, дрожь, вызванная удивлением в той же степени, что и теплом ее губ, охватила меня. Изогнутый шрам, который перечеркивал ее улыбку, теперь словно отпечатался на моих губах. Жаркие токи побежали по всему телу, до сих пор пребывавшему в отвратительном липком ознобе. Я вернулся к жизни. Бонжур отняла губы, и мне почудилось, что и с ней что-то произошло.
— Подумайте, как найти Дюпона, — тихо и твердо велела Бонжур. — Уж он вычислит убийцу.
В последующие дни я послушно пытался разгадать эту загадку, однако через несколько ночей после посещения Бонжур с новой силой ощутил тоскливую безысходность камеры-одиночки.
Однажды, очнувшись от забытья — приступы его стали частыми и продолжительными, — я обнаружил на деревянном столе книгу. Откуда она там взялась, кто принес ее — я не знал, да и не думал об этом. Я взглянул на обложку, тотчас зажмурился и отвернулся к стене, полагая, что книга мне снится, что мозг нарочно подбрасывает самые скверные образы, чтобы усугубить мое состояние.
