Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
За церковью предстал двухэтажный мурованный[16] дом. Тяжелое здание ушло едва ли не на треть, и окна первого этажа больше походили на проломы подвального помещения. Заглянув в окно через щель маскировочной занавески, Семен посочувствовал:
– Там он сидит, болезный. Водку хлещет с корешами. – Осторожно прильнув к окну, продолжил: – Вижу в глубине комнаты еще троих бродяг. В карты режутся. Мордатому везет. Вот как душевно скалится! Сколько же их… Шесть. Ага, седьмой на кровати лежит. Надрался, наверное, вот и отдыхает. Видно, придется и его разбудить.
Рыжий отодвинулся от окна. Темнота сгустилась. Деревянные дома, стоявшие по соседству, смотрелись темными буграми. Колокольня, находившаяся рядом в подоле, выглядела черной, верхняя ее часть, подсвеченная звездами, смотрелась посеребренной. Через гнутые арки колокольни просматривалось небольшое темное пятно – то уснувший колокол.
Безмолвно. Тихо. Напряженно.
– На хате решили собраться. Винца с водочкой испить да с бабами побаловаться. Советские люди на фронте кровь проливают, а они тут праздники себе устраивают!
Усмехнувшись, хромой поинтересовался:
– А ты, стало быть, с них за это спросишь?
– Если легавые не спрашивают, так почему бы мне не спросить? Должно же правосудие свершиться! – осклабился Рыжий. И далее по-деловому, четко выговаривая каждое слово, продолжил: – Я зайду на хату, переговорю с Рашпилем. Как только посмотрю на окно, это вам знак – стучите в стекло! Да погромче, чтобы вся кодла слышала! Ясно? – строго глянул Рыжий на подельников.
– Не менжуй, сделаем как надо! – заверил хромой.
Сунув руки в карманы, Семен повернул за угол и направился к дощатому пристрою с палисадником и с высоким, в три ступени, деревянным крыльцом.
Негромко постучал чугунным кольцом в дверь. Через минуту в коридоре послышалась какая-то возня, по полу что-то чиркнуло, под тяжелой поступью протяжно скрипнула ссохшаяся половица, а потом натужный, хрипатый, подпорченный многими невзгодами голос осторожно поинтересовался:
– Кого надо?
– Передай Рашпилю, что Сема пришел. Поговорить хочет.
– О чем? – все так же равнодушно спросил неизвестный.
– О чем могут говорить два уважаемых человека? О мире, разумеется, о том, как нам дальше жить.
Некоторое время раздавалось приглушенное бормотание, которое невозможно было разобрать. Преобладали властные интонации, не терпевшие возражений. В какой-то момент установилась затяжная тишина. Рыжий уже взялся было за кольцо, чтобы поторопить с решением, как дверь слегка дрогнула, почувствовав тяжесть прикосновения, а потом неожиданно громко шаркнула щеколда.
В красной сатиновой косоворотке его встретил катранщик и произнес в приоткрытую дверь:
– Проходи.
Семен вошел в избу. Из бордовой матерчатой люстры, закрепленной в самой середке потолка, падал мягкий свет на стол, рассеиваясь по углам комнаты. За столом сидели картежники. Среди них – Агафонов. Пренебрегая вилкой, лежавшей рядом, он поддел ножом большой кусок отварного мяса; положил его на ломоть хлеба и медленно принялся жевать. Было видно, что он никуда не торопился и предвкушал долгий разговор.
– Заявился, значит, – хмыкнул Рашпиль. – Гордыню поломал. Ценю. А я думал, что ты только рогами звенишь[17]. А ты вон какой дерзкий оказался – рога заголил![18] Мента из шпалера[19] одной пулей срезал!.. Не думал, что ты тот самый Рыжий, что столько шухера на Тишинке наделал. Клиф мой принес?.. Одобряю! А то мне без него зябко.
– Нет уже клифа. Есть вещи поважнее твоего клифа.
– Вот как… Говори, что сказать хотел.
– Наедине хотел поговорить, – произнес Сема, шагнув к столу.
– Говори при всех, – возразил Федор. – У меня от корешей секретов нет.
– Ну хорошо… Что-то не заладилась наша дружба. По-новому нужно начать.
Рядом с Агафоновым сидели два уркагана. Слегка хмельные, сытые, они с интересом смотрели на вошедшего, ожидая услышать интересное повествование. Этот баклан многим поперек горла встал и очень рискует, что пришел на хату в одиночестве. Придушить его и выбросить куда-нибудь в реку большой проблемой не станет. Возможно, что именно так и придется с ним поступить, если не покается.
– Без кипеша будем и дальше поживать, – заключил Рашпиль, поддев очередной кусок мяса, – когда должок погасишь.
– Какой еще такой должок? – бесхитростно поинтересовался Рыжий.
– А те деньжата, что ты с Тишинки поднял. Сказано тебе было урками: не лезь на мою поляну, это мой кусок! Не разевай на чужое роток! Ослушался ты меня и штраф заработал.
– И какого же размера штраф? – равнодушно поинтересовался Семен.
– Принеси мне завтра полста косарей! Другой вор на моем месте тебя бы уже давно на ремни порезал, а я понимание имею… Сам человек пришел, хочет без базара все уладить. Так чего же не уважить?
– Как скажешь, Рашпиль. Твое слово – закон!
Сема прошел к столу и под удивленными взглядами уркачей сел на свободный стул.
– А вот это ты зря, Рыжик. Не одобряю… Рамсы попутал, – неодобрительно покачал головой Федор. – Не давали тебе права садиться с ворами за один стол. Такую честь еще заслужить нужно!
– Разумеется, нужно заслужить, как же это я не рамсил?[20] – посмотрел на окно Семен. – Вот только большим куском можно и подавиться. Не люблю, когда меня называют Рыжим. Для тебя я Сема!
Неожиданно в окно раздался громкий стук, отчего стекло мелко задребезжало. В какой-то момент показалось, что оно не выдержит напора, рассыплется на мелкие осколки. Устояло, ответив затухающей вибрацией. Взгляды присутствующих обратились в черноту оконного стекла.
– Рашпиль, я же тебе сказал, что следующая наша встреча будет для тебя последней.
Выхватив из карманов два револьвера, Семен тотчас выстрелил в грудь сидевшему напротив Рашпилю. Развернувшись, расстрелял еще двоих.
– Заслужить, значит, должен! Заслужить!!! – пальнул он в спину катранщику, попытавшемуся выскочить из комнаты. – Вы так ничего и не поняли, суки! – расстреливал он оставшихся, поднимая то правую, то левую руку. – Вы даже не знаете, с кем имеете дело! Значит, алтушки решили сорвать?! – добил он в голову тяжелой пулей раненого, поднимавшегося с кровати. – Решили меня уму-разуму поучить! За один стол со мной побрезговали садиться! – выстрелил он в голову жигану, пытавшемуся спрятаться в другой комнате.
– Не стреляй! – поднял руки вор в поношенной тужурке.
– В плен решил сдаться? – усмехнулся Рыжий. – Извини, брат, в плен я не беру, – и выстрелил ему в голову.
На полу, на стульях, на кровати лежали трупы. Комната наполнилась дымом, пахло жженым порохом.
– Вот
