Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
– Давай сюда! – указал Рашпиль на дом, сиротливо стоявший в стороне.
Подошли к строению. Немного выждав, опасаясь, что его сможет кто-то заприметить, Агафонов завернул за угол и постучал в окно. Ждать пришлось недолго, вскоре занавеска дрогнула и из темноты в окне появилось лицо молодой женщины с красивыми, но размазанными глубокими тенями чертами лица.
Когда она рассмотрела гостя, лицо ее вспыхнуло от радости, она что-то произнесла через толщину двойного стекла, чего Рашпиль не расслышал, и, отпрянув от окна, тотчас утонула в глубоких сумерках комнаты, а следом у дверей туго шаркнул засов; тревожно скрипнули петлицы открываемой двери и взволнованный женский голос негромко произнес:
– Федор, проходи.
– Матрена, ты одна? – поднявшись на крыльцо, спросил Федор. Всматриваясь в глубину ночи, посмотрел по сторонам. Ничего такого, что могло бы насторожить. Привычная московская окраина. Глубокая и темная.
– Одна. Я тебя ждала.
– Мы же не договаривались, – улыбнулся Рашпиль, невольно размякая под горящим взором молодой женщины.
Хотелось верить, что так оно и есть. Если даже и слукавила, то слышать подобное было приятно. Эта девка буквально вьет из него веревки, и ничего поделать с этим Федор не мог. Он ловил себя на том, что ему нравится находиться под девичьим ярмом и исполнять ее прихоти.
– Я тебя всегда жду, – отвечала Матрена, обвив шею Федора длинными руками.
Пятак, спрятавшись в густой тени, был невидим и с интересом посматривал на главаря, представшего вдруг с неожиданной для него стороны. Таким Пятак его не знал. Это нечто новое вызывало интерес – оказывается, Рашпиль может быть и таковым. Раньше все общение Федора с женщинами сводилось к мимолетным встречам где-нибудь на блатхатах, в которых не стоило утруждать себя запоминанием имени очередной избранницы. Странное дело, но в силу каких-то личностных качеств женщинам Рашпиль запоминался, многим навсегда, и редкая из них не искала с Федором следующей встречи.
Похоже, что с этой девахой у него складывалось по-серьезному.
В какой-то момент Федор застыл, принимая откровенную жаркую ласку, расплавившую стальное нутро вора. Замерев, уркаган словно прислушивался к преобразованиям, происходящим у него внутри, а потом вдруг неожиданно, превращаясь в себя прежнего, отнял от шеи девичьи руки и проговорил прежним голосом:
– Я не один, с двумя корешами. Нам нужно перекантоваться некоторое время, а потом мы отсюда уйдем. – Видно рассмотрев при лунном свете в глазах женщины молчаливый протест, продолжил миролюбиво: – Не переживай, не задержимся. – Не дожидаясь ответа, повернулся лицом к черной ночи и, шагнув на лунный свет, произнес в пустоту: – Давай, заходи, бродяги! Что вы там затихарились?
И вернулся в избу, освещенную тусклым светом.
Часть 2
Конец банде рыжего
Глава 13
1942 год, ноябрь
Тяжелое ранение
До войны с немцами капитан Вадим Трофимов был участником военной кампании на Халкин-Голе, затем поучаствовал в военном конфликте с Финляндией и нигде не был ранен, каким-то чудом избежал контузии. А ведь побывал в серьезных сражениях, случались моменты, когда думалось – все, хана! Не выберусь! И вот когда казалось, что подошел самый край, далее ничего, только безвременье и чернота, – вдруг самым чудесным образом пришло спасение.
За время боевых действий с немцами его танк подбивали четыре раза. В последний раз было особенно трудно: экипаж посекло осколками, а ему в очередной раз повезло – даже не контузило, а когда выползал из горящего танка, лишь немного обгорел шлемофон. Под свистящими пулями отполз от полыхающего танка и залег за дубом. Разорвавшийся боекомплект высоко подбросил танк и, сорвав с него башню, отшвырнул ее метров на двадцать.
А в этот раз вдруг получил контузию. И не где-нибудь, а за две тысячи метров от передовой линии, что по фронтовым меркам считалось глубоким тылом. Надо же было такому случиться: от сапога отлетела подошва, вот и решил отнести их в полковую сапожную мастерскую, размещавшуюся в пяти километрах от переднего края.
Одинокий немецкий снаряд, вылетевший на авось и разорвавшийся неподалеку, осыпал осколками обломок стены, за которой Вадим успел укрыться. На какое-то время Вадим потерял сознание, а когда очнулся, увидел, что лежит в нескольких метрах от того места, где находился. Ворот гимнастерки почернел, пропитавшись кровью. Разом пропали все звуки. Он видел только людей, стоявших над ним и что-то кричавших. Окружающий мир померк. Прикоснувшись ладонями к ушам, увидел, что они запачканы кровью. Контузия. И, скорее всего, тяжелая.
Насколько она оказалась тяжелой, Вадим Трофимов осознал, когда его поместили в полевой подвижный госпиталь: видел участливые лица врачей, склонившихся над ним, пытался рассказать о своем состоянии, но не мог вымолвить ни слова. С ужасом осознавал, что речь пропала, что сам он обездвижен и не может подняться. А когда ему удавалось чуть пошевелиться, то во всем теле ощущалась невероятная боль.
Как довезли его до эвакуационного госпиталя, капитан так и не вспомнил. Полнейшая амнезия! Просто провалился в какое-то темное безвременье, где провалялся невесть сколько времени, а потом вдруг неожиданно оказался в большой палате, переполненной ранеными. Слух и речь частично восстановились. И Вадим с удивлением узнал, что лежит в Тверском госпитале № 34, куда был доставлен две недели назад. В это время у него случилось серьезное нарушение психической деятельности: он не подпускал к себе никого, громко кричал, накидывался с кулаками на санитаров, полагая, что его окружают фрицы.
На два дня его привязали к кровати, и врачи всерьез опасались, что психика безвозвратно нарушена, без всякой надежды на восстановление. Однако когда к нему в госпиталь приехала жена, состояние Вадима стало приходить в норму. Целый день Лариса провела вместе с мужем: держала его за руку, нашептывала ему добрые слова и не позволяла себе расслабиться даже на минуту. Трофимов вдруг как-то успокоился и крепко уснул здоровым сном, чего с ним давно не случалось. А уже на следующий день Вадим начал спрашивать, где он находится и что с ним произошло. Была ли рядом с ним жена или ему только привиделось?
Ему рассказали, что жена действительно приезжала и провела с ним целый день.
Последние две недели жизнь Вадима состояла из обрывков каких-то видений, большую часть из которых занимала Лариса. Помнится, в одном из снов он близко увидел ее милое лицо, карие глаза, в которых застыли боль, грусть, любовь; в них было много всего, отсутствовало лишь отчаяние. Значит, все это было правдой, наяву, Лариса верит
