Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
Казалось, что аэростат набирается сил для вечерней работы. Пройдет несколько часов, и громадина, наполненная водородом, как и сотни ее собратьев, поднимется в воздух. В ноябрьскую пасмурную погоду она сольется с небом в единое целое.
Рядом с аэростатом был установлен пост – две девушки в военном обмундировании не спеша обходили аэростат, выглядящий в сравнении с ними гигантским.
Иван посмотрел на часы, до утренних сводок Советского информбюро оставалось десять минут. Подле черного вытянутого рупора, закрепленного на углу здания, уже собралась значительная толпа. Умостившись на пятачке, собравшиеся перекрыли трамвайные пути. Трамвай, ехавший по припорошенным снегом путям, остановился, немного не доехав до остановки. Из вагона к репродуктору потянулись люди, опасаясь не успеть к началу сообщения Юрия Левитана. Поддавшись общему настрою, Максимов направился к радиоточке.
Взгляды собравшихся, сбитых в плотную толпу, были устремлены к рупору, висевшему на втором этаже здания. Его черное четырехгранное око притягивало к себе встревоженные лица. В ожидании трансляции москвичи вполголоса говорили о происходящих сражениях в Сталинграде, делились последними вестями с других фронтов.
Громко и очень неожиданно, как это часто случается, когда чего-то очень ждешь, прозвучал голос Левитана:
– Внимание! Говорит Москва!.. За восемнадцатое ноября нашей авиацией на различных участках фронта уничтожено пять немецких танков, двадцать автомашин с войсками, подавлен огонь двух артиллерийских батарей, рассеяно и частично уничтожено до роты пехоты противника…
Прослушав сводку Совинформбюро, люди неохотно расходились. Новости, конечно же, хорошие, внушали оптимизм – наши бьют немцев, но уж как-то медленно получается, освобождены лишь небольшие населенные пункты, в которые приходилось буквально вгрызаться.
В последнее время люди много говорили о Сталинграде. Городские госпитали были переполнены ранеными, которых привозили буквально со всех фронтов. Поломанные, порой с тяжелыми увечьями, они в недолгих разговорах вселяли оптимизм в не столь отдаленную победу. По их размышлениям чувствовалось, что в Сталинграде назревает нечто серьезное. Возможно, именно поэтому оперативные сводки Совинформбюро со Сталинградского направления были очень скупы: говорилось лишь об уничтоженной немецкой бронетехнике, о подорванных машинах с немецкими оккупантами, об освобожденных отдельных населенных пунктах. Но хотелось бури, способной снести всю фашистскую нечисть!
Москвичи освободили трамвайные пути. Вагоновожатый, также находившийся среди слушателей, нажал на звуковой сигнал, прозвучавший трескуче, – поторапливал тех, кто еще не успел войти в вагон.
Рядом с Максимовым, забросив на плечи вязанку дров, шла, сгорбившись, пожилая женщина. Скудная ноша выглядела для нее непосильной, но она уверенно короткими шажками продвигалась к пятиэтажному зданию, фасад которого до первого этажа был выложен темно-серым гранитом. В таких домах проживала московская аристократия, квартиры выдавались за особые заслуги, вот только в нынешнее время в своем большинстве они оставались пустыми: одни жильцы были отправлены на восток России поднимать и восстанавливать оборонную промышленность; другие находились на различных фронтах, третьи работали в оборонных научно-исследовательских учреждениях, разбросанных по всему Советскому Союзу, где решались государственные задачи по улучшению боевых качеств создаваемого вооружения.
В опустевших квартирах оставались вот такие старушки, зачастую проживавшие в одиночестве. Максимов, зная бедственное положение жильцов, раз в неделю в качестве начальника патруля обходил вверенный район, стараясь предотвратить возможные ограбления. А их, несмотря на все предпринятые усилия, происходило немало. В последнее время преступники особенно активизировались, в стариках видели легкую добычу.
– Вам помочь? Где вы живете? – Старушка глянула на высокого сильного молодого мужчину с некоторым недоверием, во взгляде так и читалось: «Странно, почему же он сейчас не на фронте? Ведь все мужчины воюют». Развеивая ее опасения, Иван добавил: – Я сотрудник МУРа, вижу, что мы идем с вами в одну сторону, вот решил вам помочь.
– Ну если только так, – неохотно расставалась с поклажей пожилая женщина. – Сейчас-то еще ничего, могла бы донести, а вот неделю назад просто сил не было никаких. Я вот в этом доме живу, в первом подъезде.
Подхватив вязанку дров, Максимов зашагал в сторону ближайшего подъезда.
– А вы что, одна живете? Неужели некому помочь?
– Да я как-то сама справляюсь, – заговорила женщина – У меня ведь трое сыновей. Старший вместе с отцом под Москвой погиб в ополчении. Муж мог не идти, он профессор, а сын вместе с ним на кафедре работал. Очень талантливый был мальчик. – В голосе пожилой женщины прозвучала тоска. Слезы давно выплаканы, оставалась только глухая боль, которую не вытравить никакими снадобьями. Да и надобности в том никакой нет, чтобы показывать перед посторонним глубокое личное горе. Типичное поведение потомственной интеллигентки. – Средний Венечка и младший Лешенька – оба летчики, – последние слова были произнесены с затаенной гордостью. – Вот я и сама думаю на работу пойти куда-нибудь в госпиталь. Я ведь педиатр… Могут, конечно, не взять, не совсем по профилю получается, но я на любую работу согласна, хоть нянечкой! Но чтобы хоть как-то нашим мальчикам помочь… Вот мы и пришли.
Иван Максимов широко распахнул дверь, пропуская вперед женщину. Прошел и сам, попридержав жесткую пружину.
В довоенной Москве каждый подъезд имел собственный запах, можно было безошибочно определить, на каком этаже варят борщ, а где пекут пироги. Даже в самую зимнюю пору в них было тепло и уютно, а сейчас все подъезды, лишенные вкусных запахов, выглядели безликими и холодными.
– На каком этаже проживаете?
– На втором, – произнесла женщина, тяжело ступив на ступеньку. – Вот ведь что старость с человеком делает. Раньше, когда бывала молодая, через ступеньки шагала, а теперь каждую из них буквально с боем брать приходится. Кажется, так нынче говорят… – Поднялись на второй этаж. – Вот моя квартира, – указала женщина на дверь, обитую черным дерматином. – Сейчас я открою, – порывшись в кармане, выудила длинный стержневой ключ с многочисленными насечками. Повернув его дважды в замке, распахнула дверь: – А может, чаю хотите? Знаете, у меня есть кусковой сахар, – слегка понизив голос, произнесла хозяйка квартиры. – Со мной соседка поделилась, у нее сын с фронта в отпуск пришел, вот и принес матери в качестве подарка. Чудак он! Для матери лучший подарок, когда сын живой и здоровый приходит.
Лестничная площадка была полутемной, с улицы едва просачивался вечерний сумрак, освещая лестницу и кусок стены.
– Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Вот ваши дрова, – положил Максимов на пол вязанку. – Топите на здоровье, чтобы в вашем доме всегда было тепло.
Неожиданно
