Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
Несколько последующих дней менты рыскали по округе, рассчитывая отыскать злоумышленников, но выйти на след грабителей так и не удалось. А потому списали злодеяния на дезертиров, каковых в округе также ошивалось немало.
После того как запасы провизии были подъедены, а водка и самогон выпиты, Рашпиль с сотоварищами предпринял попытку выпотрошить небольшой вещевой склад, стоявший поодаль от основных дорог, где хранилось военное обмундирование. Склад охраняли шестеро новобранцев-караульных, которых неделю назад привезли на старой телеге, запряженной измотанным мерином.
Пришли ночью, вооруженные лишь одним стареньким наганом. Но неожиданно караульные сумели оказать ожесточенное сопротивление и организовали преследование, пробежав за нападающими километра два, пока ворам не удалось затаиться в глубоком овраге, заросшем ельником.
Находиться в этом лесном местечке стало небезопасно. О нападении на склад уже сообщили органам НКВД, имевшим специальные подразделения по розыску бандитов и дезертиров, а уж искать они умеют! Время шло, немцев уже отбросили от Москвы, но посты оставались на прежних местах, и похоже, что сворачивать их не собирались.
Решено было покинуть уже обжитые места на следующий день и двигаться прямиком в Москву. Вышли поздно вечером, когда темнота плотно накрыла дороги. Старались держаться на значительном расстоянии от широких магистралей, где кроме проходящих маршевых колонн и боевой техники блуждали многочисленные патрули и небольшие отряды, отлавливающие дезертиров и разных шальных. Только когда подошли к самой Москве, решили немного расслабиться, остановились в поселке, поселившись у ветхой старушки в крайней хате, и на оставшиеся гроши прикупили для веселья самогона и копченого сала.
Следующие трое суток, позабыв про день и ночь и путая рассвет с вечерними сумерками, просто пили по-черному. Самогон был морозный, его простуженный холод колюче входил в тело, обжигал нутро, скрючивал пальцы, державшие алюминиевую кружку, и леденил кровь. Закусывали помятыми старыми солеными огурцами и мочеными яблоками, через полупрозрачную кожицу которых просвечивались темно-коричневые зернышки, словно мезозойские членистоногие в затвердевшей смоле. От пойла отрывались только на короткий срок, чтобы перекусить тем немногим, что еще оставалось на столе, забыться в тревожном чутком сне и, снова проснувшись, пить, пока наконец очередная доза спиртного не опрокинет замертво.
На четвертые сутки, когда все было выпито и подъедено, стали решать, что предпринять дальше. Глянув через пустые бутылки, неровным строем стоявшие на столе, до невозможного искажающие реальность, Федор произнес:
– Как очухаемся, поканаем в Москву. Скоро ночь, нас никто не увидит.
– Морозец, кажись, крепчает, – засомневался Пятак, глянув в окно. Ссохшиеся половицы под его тяжелой поступью заскрипели на все лады испорченным музыкальным инструментом. Через оконные щели пробивался стылый сквозняк, отчего легкая занавеска слегка пузырилась. – По морозу как-то не то… Замерзнем! А потом, похмелиться бы как следует. Голова совсем не варит. Холодрыга до костей пробирает. Сегодня ночью от холода проснулся. Глянул, а печь не горит. Дровишек малость подбросил.
Громоздкая печь, стоявшая в углу горницы, плотоядно и с треском пожирала охапку дров. Через дверцу, слегка приоткрытую, были видны снопы разлетающихся искр. Похоже, что в топке шла самая настоящая бескомпромиссная война. В комнате витал запах жженой древесины, замешенный на горечи застоявшейся пыли.
– А тебе говорили на опохмелку оставить. Так ты же все выжрал.
– Да я и не помню толком ничего, – виновато признался Пятак. – Как-то уж очень она легко пошла. Даже не заметил, когда последнюю выжрал.
– Пока вы дрыхли, я тут немного по округе прошелся, – продолжал Рашпиль. – В километре отсюда на дороге пост стоит. В ту сторону не пойдем, двинем лесом, в темноте нас никто не увидит. А если даже и заприметят, в глушь никто не сунется, побоятся! Мы ведь тоже не пустые, сейчас у каждого фартового ствол в кармане.
Сунув руку за громоздкий старинный сундук, Агафонов вытащил оттуда опорожненную наполовину бутылку водки и поставил ее на стол.
– Хлебни пару глотков, чтобы отпустило, другим тоже нужно.
– Благодетель ты наш, – расчувствовался Пятак. Вдохнул в себя сивушный запах, поморщившись, приложился к горлышку – острый кадык дважды судорожно дернулся. – Отлегло. Вот посижу малость, покурю еще махорки, и самое то будет!
– А потом на печь полезешь, совсем согреешься и бабу захочешь, так, что ли? – усмехнулся Федор. – В городе комендантский час, патрульные на каждом углу стоят.
– И куда мы?
– Неподалеку одна маруха живет, моя давняя зазноба. Если мы к ней шалманом заявимся, кипешить не станет. А там ночку перекантуемся и по хатам разойдемся.
– А менты нас там не примут?
– Им сейчас не до нас. Вон мороз какой разыгрался! Затихаримся у нее малость, а дальше и за дело можно взяться.
Хату покинули в полночь. Округу, будто бы в саван, приодел снег, выпавший накануне. Через весь поселок прошли по пустынной дороге, по обе стороны от которой стояли длинные уродливые бараки. В некоторых комнатах через плотно зашторенные занавески тускло-желтым свечением пробивался свет блеклых ламп. Свернули в густые пихтовые насаждения, неровным рядком подступавшие к занесенным снегом огородам.
За ночь сильно похолодало и стволы деревьев покрылись толстой ледяной коркой. На длинных ветках, напоминавших кривые и несуразные кисти, подсвеченных пробивавшейся через дымку облаков луной, поблескивали кристаллы льда, а под ногами негромко похрустывал снег. За какой-то час успели намести высокие сугробы, выстроившиеся вдоль лесной тропы островерхими горбами. Пост остался где-то далеко позади. Слышно было, как по дороге разъезжают машины, дисциплинированно притормаживают у шлагбаумов и едут дальше, усиленно набирая скорость. Впереди – всего-то узкая белесая полоска замороженного леса, а далее шоссе, соединяющее центральный район города с пригородами, и далеко в стороне тянулись каменные дома вперемешку с бараками и срубами.
– Кажись, выбрались без хлопот, – облегченно произнес Звонарь. – А знаешь, Рашпиль, у меня дурное предчувствие было. Что-то с самого утра как-то все не по себе… Ноги просто не шли.
Вышли из леса и по засыпанной снегом дороге, еще не наезженной машинами, бодро зашагали в сторону ближайших каменных домов с небольшими, застроенными двухэтажными сараями дворами, огороженными высокими деревянными заборами. Это был настоящий лабиринт с проходными дворами, переулками, короткими улочками, огородами с хлипкими плетнями, где ориентироваться мог только местный.
– Теперь куда? – удивленно спросил Пятак.
– Вон по той улочке, – указал Федор в сторону деревянных домов, наползающих друг на друга, – простенькие, без особых архитектурных излишеств; на тротуарах нестройный ряд деревьев с голыми кронами. Только в самом начале улицы возвышался крепкий дубок, на ветках которого, сопротивляясь резким и сильным порывам ветра, продолжали держаться листья.
Прошли по деревянному мостку. Толстые доски шумливо отзывались на удары каблуков, расколачивая установившуюся ночную тишину.
С правой стороны
