Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов
Эмилия промолчала и брезгливо дернула губками, что должно было означать примерно следующее: «Сейчас… Разбежалась!»
На встречу с профессором Сиротиным Эмилия уходила уже из нового жилища. Как и было заранее обговорено с Вершининым, она пойдет и постарается соблазнить профессора, чтобы потом можно было вить из него веревки и в конечном счете отобрать полученный им баснословный лотерейный выигрыш. Как это будет сделано: по-мокрому[19] или нет, покажут обстоятельства…
В новой шубке с муфточкой, в ботиночках, отороченных мехом, с легким румянцем на щечках Эмилия смотрелась сверхобольстительно. Александр Тимофеевич, придя в условленное место «Маленького Версаля», как иногда называл Нескучный сад император Николай I, не то что был поражен, – он на время потерял дар речи и, здороваясь, лишь прикоснулся губами к прохладным пальчикам Эмилии.
Девушка, казалось, не замечала и не понимала состояния профессора, и принялась оправдываться по поводу того, что на условленную встречу не пришел Вершинин.
– У него сегодня с утра страшный кашель и высокая температура. Наверное, это инфлюэнца, – тоном извиняющегося человека произнесла Эмилия. – И он просит извинить его…
Будь профессор пожестче характером и менее вежлив, он бы непременно сказал: «Да на кой мне извинения этого Вершинина! Не пришел, и слава богу. Я только этому рад!» Однако Александр Тимофеевич лишь молча кивнул, поблагодарив в душе метели, ветра и наступившую слякотную погоду; было бы весьма кстати, если бы Вершинин слег надолго.
Они немного погуляли по аллеям сада, любуясь на старинные постройки еще екатерининских времен. Разговор пока шел ни о чем: Александр Тимофеевич расспрашивал мадемуазель Бланк о ее родителях, а Эмилия интересовалась занятиями профессора и его педагогической деятельностью.
– А вы знаете, я ведь тоже едва не сделалась педагогом, – взглянула на профессора Сиротина Эмилия и вдруг поскользнулась. Инстинктивно она схватилась за руку профессора и, когда опасность упасть миновала, руку не отняла и продолжала идти с ним, уже держа его под руку, что Сиротину было очень приятно. – Я ведь проходила обучение на двухгодичных педагогических женских курсах при Обществе воспитательниц и учительниц. Окончив их, я бы стала педагогом и учительницей начальных классов. Я так мечтала об этом! – Она вздохнула и замолчала.
– А что вам помешало стать педагогом? – поинтересовался Сиротин.
– Папа умер, и мне пришлось оставить учебу, – соврала она и снова вздохнула, давая понять собеседнику, что очень сожалеет о том, что педагога и учительницы из нее не получилась.
«Бедняжка», – подумал профессор, и его душу захлестнула волна жалости. После чего возникло желание как-то помочь бедной девушке и принять участие в ее судьбе. А затем пришли злость и ненависть к Вершинину, воспользовавшемуся бедственным положением Эмилии и сделавшему ее прислужницей и исполнительницей его похотливых желаний.
– Можно вас спросить? – произнес Александр Тимофеевич после недолгого молчания.
– Конечно, – ответила Эмилия и доверчиво взглянула в глаза Сиротина.
– Как вы познакомились в Вершининым?
Она была готова к этому вопросу и принялась рассказывать профессору о своем знакомстве с Вершининым. Кое-что в ее рассказе было правдой. Например, то, что она, голодная, с какими-то копейками в кармане и отчаянной решимостью пришла наниматься к нему на службу, а он пригласил ее в ресторан, накормил, напоил и надругался. Слушая рассказ Эмилии, Александр Тимофеевич все более проникался к Вершинину ненавистью.
– Ах, как я глубоко несчастна, – произнесла Эмилия, закончив свой рассказ. – Вы даже не представляете, как бы мне хотелось иметь доброго друга, на плечо которого я могла бы опереться, – и печально опустила головку.
В этот момент профессор Сиротин решил для себя, что он сделает все возможное, чтобы вырвать милую несчастную девушку из лап этого чудовища Вершинина.
* * *
Ординарный профессор кафедры русского языка и словесности Императорского Московского университета Александр Тимофеевич Сиротин родился в тысяча восемьсот пятьдесят первом году в семье губернского секретаря, служившего квартальным надзирателем Арбатской полицейской части, что располагалась на Большой Никитской. После рождения Саши Тимофей Сиротин подался в присяжные поверенные при Московском Окружном суде и дослужился до чина надворного советника.
Учился Александр в Четвертой мужской гимназии на Воздвиженке, тогда она еще занимала здание бывшего Московского дворянского института, знаменитого дома Пашкова.
Окончив гимназию в числе первых воспитанников, он поступил на историко-филологический факультет Императорского Московского университета. Со второго курса получал стипендию имени святых Кирилла и Мефодия. После окончания университета он со степенью кандидата и золотой медалью, по ходатайству заслуженного профессора Московского университета Павла Яковлевича Петрова был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.
Занимался теорией языкознания и исторической грамматикой русского языка под руководством академика-лингвиста Федора Ивановича Буслаева.
В мае тысяча восемьсот семьдесят четвертого года после защиты магистерской диссертации «Опыт истории русской словесности по Остромирову Евангелию» Сиротин был избран приват-доцентом по кафедре русского языка и словесности и начал свою преподавательскую деятельность, не входя пока в университетский штат. Одновременно Александр Тимофеевич преподавал историю русского языка и древнерусскую литературу на Высших женских курсах профессора Герье.
В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году Александр Сиротин был утвержден сверхштатным экстраординарным профессором кафедры русского языка и словесности. Через три года Александр Тимофеевич издал научный труд «Очерки русской народной словесности. Сказы и былины» и удостоился Большой золотой медали Императорского общества любителей российской словесности. Еще через год Александр Тимофеевич занял почетную должность председателя историко-литературной комиссии Общества любителей российской словесности и защитил докторскую диссертацию по истории русской словесности. В январе тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, в связи с юбилеем Московского университета, уже штатный экстраординарный профессор Сиротин произнес свою знаменитую речь «О содействии Императорского Московского университета успехам отечественной словесности». Речь эта была опубликована во многих московских газетах и, конечно же, в «Трудах Общества любителей российской словесности». О ней учитель Сиротина академик Буслаев, заведовавший в то время в университете кафедрой русского языка и словесности, выразился вполне однозначно: «Сия речь профессора Сиротина не только прославляет университет московский, коему российская словесность обязана своими успехами, но делает честь самому автору речи, коему по трудам и заслугам его уже пора сделаться ординарным профессором…»
Данные слова были явным намеком попечителю Московского учебного округа и Императорского Московского университета действительному статскому советнику графу Павлу Алексеевичу Капнисту, поскольку, согласно Уставу от тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года, получение должности ординарного профессора зависело не от результатов тайного голосования членов университетского Совета, а от решения попечителя учебного округа. А граф Капнист почему-то с таковым решением не торопился. Не подтолкнуло его
