Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов
Николай Павлович дважды занимал пост ректора университета и хорошо знал Сиротина. Возможно, что именно поэтому в конце тысяча восемьсот девяносто пятого года он получил-таки давно заслуженную и хорошо оплачиваемую должность ординарного профессора.
Двадцатый век Александр Тимофеевич встретил получением чина статского советника и болезнью жены, которая слегла, едва начался тысяча девятисотый год. А в девятьсот первом супруга умерла. Сиротин долго оплакивал утрату жены и весьма равнодушно принял известие о награждении его «за многолетнюю безупречную службу на высокой государственной должности» орденом Святой Анны II степени.
– Ах, если бы вместо ордена мне вернули мою Катеньку, – неслышно прошептал ординарный профессор Сиротин при торжественном вручении награды. – Хотя бы на один денек…
Однако его никто не услышал и подобного обмена не предложил. И профессор Сиротин остался один в пятикомнатной квартире, поскольку был бездетен. У него не было даже племянников, каковыми во множестве были обременены иные московское профессора.
Перед самым рождеством тысяча девятьсот третьего года Александр Тимофеевич абсолютно случайно купил один билет Большой новогодней лотереи. Прошло Рождество. Через неделю наступил новый, тысяча девятьсот четвертый год. Сиротин и думать забыл о лотерейном билете. И тут в одной из газет ему на глаза попалась таблица розыгрыша билетов лотереи. Ради смеха он решил проверить свой билет. И что вы думаете? На его номер выпал самый крупный выигрыш в двадцать пять тысяч рублей.
Это было целое состояние. Конечно, деньги были получены и помещены в банк, поскольку нужды в деньгах Сиротин не испытывал: его годового жалованья ординарного профессора в три тысячи рублей с различными дополнительными выплатами ему одному хватало с избытком…
Конечно, в университете знали о выигрыше Александра Тимофеевича. Поздравляли его, жали руку, кто искренне радуясь такой удаче коллеги и товарища, кто с потаенной завистью и волнующим душу вопросом: «Почему не мне подвалила такая удача?» Спрашивали, что он будет с этими деньгами делать. Сиротин отмалчивался и пожимал плечами, дескать, еще не решил. И с подобными вопросами от него вскоре отстали.
А потом в Дмитрове умерла его тетка по матери. Похоронили ее на Ильинском приходском кладбище. Александр Тимофеевич был на похоронах и обещал приехать на девять дней.
Приехал. Справил, как положено, поминки. И, возвращаясь в Москву, познакомился в вагоне первого класса со странной парой. Ему – под пятьдесят. Крепкого телосложения, седоватый. Было похоже, что за последнее время его потрепала жизнь, поскольку поначалу Сиротин принял его за своего ровесника… Зовут Вершининым Рудольфом Залмановичем. Представился коммерсантом. Весьма неприятный тип из породы людей, которые своего не упустят, а еще и чужое заберут.
Спутница – небольшого росточка прехорошенькая девушка лет двадцати, не более. Скромная и молчаливая. Зовут Эмилией. Что между ними общего? Наверняка она от него зависит, а он этим пользуется самым наглым образом…
По приезде в Москву, когда прощались, Вершинин буквально вынудил Сиротина дать обещание встретиться с ними в Нескучном саду. Но поскольку в ближайшие дни Александр Тимофеевич был сильно занят, встречу запланировали через три дня. Возможно, Сиротин отказал бы во встрече, но этого не позволила сделать Эмилия, потому что самым большим желанием ординарного профессора Сиротина было помочь ей выпутаться из сетей, расставленных Вершининым.
Когда он пришел на встречу в условленное место Нескучного сада, Эмилия уже была там. И к немалой радости Сиротина – одна. Девушка явно обрадовалась его приходу, хотя всем своим видом пыталась это скрыть.
Эмилия была обворожительна настолько, что Александр Тимофеевич не нашелся, что сказать, и лишь молча поцеловал ее пальчики.
– Прошу прощения, но я пришла одна… Рудольф Залманович сильно заболел. У него страшный кашель и высокая температура. Вероятно, он подхватил инфлюэнцу…
Сказано это было тоном извиняющегося человека, как минимум наступившего на ногу прохожему. На что Сиротин опять деликатно промолчал.
Гулять по Нескучному саду зимой не менее приятно, нежели летом или поздней весной. Плюс одно неоспоримое преимущество: зимой в саду меньше людей…
– А кто были ваши родители? – проходя мимо Андреевского ущелья, наполовину засыпанного снегом, но все равно глубокого, поинтересовался Александр Тимофеевич.
– Мать я не помню, была еще маленькой, когда она умерла, а отец занимался мелочной торговлей, однако дела шли из года в год все хуже, и год назад его хватил удар. Сбережений он не оставил, так что с тех пор, – тут Эмилия на время остановила поток лжи и украдкой глянула на профессора, – мне приходится самой заботиться о себе… А вы? – чуть помолчав, спросила она. – Вы учите студентов? Это, наверное, здорово, учить людей.
– Да, – честно ответил Александр Тимофеевич. – Передавать свои знания другим, вкладывать в чужие головы собственные мысли и видеть, как из мало чего соображающего юноши, по сути ребенка, формируется настоящая творческая личность, умеющая логически мыслить и понимать, что это творение рук твоих… – Сиротин замолчал и воодушевленно закончил свой монолог: – Это дорогого стоит…
Оказалось, что Эмилия тоже едва не сделалась педагогом и учителем, о чем она и по сей день сожалеет. Ведь она училась на женских педагогических курсах, закончить которые ей не позволила смерть отца.
Сообщая ему об этом, девушка поскользнулась и упала бы, если бы инстинктивно не схватилась за локоть Сиротина. Она не отняла руку и тогда, когда опасность упасть миновала. Так, гуляя под руку, они продолжили разговор, и Александр Тимофеевич все более и более проникался ответственностью за это бедное дитя, что шло рядом и доверчиво держалось за его руку. И правда: кто еще сумеет ей помочь, кроме него? К тому же у него для этого имеются некоторые возможности. Ведь хотел же он деньги, что выиграл в лотерею, пустить на какую-либо благотворительность? А чем не благое дело помочь одинокой девушке, попавшей в лапы бесчестного человека в лице Вершинина?
А потом, испросив у Эмилии разрешения, он задал вопрос про Вершинина и про то, как она с ним познакомилась.
Эмилия, стараясь говорить искренне, стала рассказывать, примешивая к правде обильную ложь…
– Я была на грани нервического отчаяния и голодного обморока, имея в кармане какие-то копейки, когда вошла в двери его конторы. Называлась она «Гермес». Чем они занимались, я не знала, но днем раньше я прочитала в «Московском листке» объявление о скором открытии нового магазина и что в этот магазин требуется управляющий. У
