Тайный гость - Анатолий Олегович Леонов
Побелевший от гнева Михаил выхватил из ножен саблю, висевшую на боку Глеба Морозова, и приставил к горлу сотника.
– Ты не доживешь! Я тебя сам зарублю!
Стальное острие медленно вдавливалось в незащищенную шею чуть выше кадыка. Из образовавшейся раны потекла кровь.
– Ой, больно-то как! – ревел белугой Протасьев, не делая ничего, чтобы изменить положение. – Пощади, государь!
При виде струйки крови, текущей по шее сотника, глаза Михаила свирепо засверкали. Сзади подошел Морозов и мягко, но решительно забрал саблю из рук царя, вложив ее обратно в ножны. Михаил вздрогнул, глаза его потухли.
– Убирайся! – устало произнес он, обращаясь к стрелецкому сотнику. – Следующий раз не пощажу!
Протасьев тут же перестал лить слезы, стер ладонью кровь с горла и, оправив свои щегольские, желтого хоза сапоги[123], спокойно отошел в сторону. Выглядел сотник при этом вполне удовлетворенным. Он сделал, что мог, и обвинить теперь его было не в чем.
Царь зашел на женскую половину и по проходным сеням быстрым шагом направился в личные покои Марии, пугая по дороге своим решительным видом сенных боярышень, постельниц и комнатных баб. На выходе из сеней столбом стояла Мария Милюкова. Высокая, худая, как куреная вобла[124], женщина, одетая во все черное, скорее походила на инокиню, чем на верховую боярыню.
– Государь! Негоже мужчинам без особого на то разрешения на женской половине находиться! Грех большой! Идите лучше обратно, пока ваша матушка не прознала.
Михаил посмотрел на придворную даму с искренним изумлением, смешанным со сдержанным негодованием.
– Мария Семеновна, ты, часом, не забыла, сколько мне лет, а заодно что я – царь? Я здесь не потому, что хочу, а потому, что могу. А теперь можешь сама идти, куда хочешь. Я тебя не задерживаю.
Старая наушница сокрушенно покачала головой.
– Все озоруешь, царь-батюшка? Вот я Великой государыне расскажу про твои шалости. Пусть голубица наша попечалится о чаде своем неразумном…
– Глеб, – не выдержал Михаил, – уведи ее с глаз моих!
Царский спальник вежливо взял Милюкову под локоть, но та сердито оттолкнула его руку.
– Отпусти, охальник! Чего удумал? Я пойду к матушке Великой государыне. Все ей про вас расскажу!
– Иди-иди… – смеясь, махнул ей вслед Морозов. – Вот заноза!
– Государь, – повернулся он к царю, – путь свободен!
Но Михаил его уже не слышал. Стремительно распахнув двери покоев, он ворвался в девичью горницу, распугав стайку девушек-постельниц, которые при виде его с громким визгом разбежались в разные стороны. Однако самой Марии в комнате не было. Поймав за руку одну из служанок, он резким тоном потребовал объяснить, где находится его невеста. Испуганная девушка упала перед царем на колени.
– Там! – неопределенно махнула она рукой в сторону задних покоев.
Царь нашел Марию в ткацкой светелке. Встревоженная девушка сидела у красного окна за пяльцами в окружении сенных боярышень, бывших ее сверстницами. Жестом успокоив их, она встала и направилась навстречу Михаилу. Стесняясь присутствия посторонних, царь осторожно взял руку невесты в свои ладони и спросил, приглушив голос почти до шепота:
– Что случилось, милая?
– Не знаю, государь! – ответила Мария, бросив застенчивый взгляд на застывших от любопытства подруг, и мягко освободила руку. – С самого утра сидим как потерянные. Неведомо, кем подобное решение принято.
– Ничего и не знаешь?
– Ничего, Миша!
На глаза Марии накатили слезы обиды. Не сдержавшись, она отвернулась от царя и громко всхлипнула. Михаил нахмурился.
– Зато я знаю! Ты подожди еще немного. Скоро все закончится. Слово даю!
– Глеб, пошли! – кивнул он на ходу своему наперснику.
Морозов, который в это время строил глазки и всем своим видом показывал большую приязнь молоденькой, очень красивой княжне Евдокии Сицкой, в ответ на слова Михаила и ухом не повел.
– Глеб, – повторил удивленный царь от дверей, – остаешься?
Царский спальник вздрогнул, покраснел до ушей и опрометью бросился вслед за государем.
– Ты чего это? – спросил его в сенях Михаил.
– Чего, чего? – промямлил смущенный стольник. – Я, государь, на Авдотье жениться хочу.
Михаил с любопытством взглянул на своего приятеля и тут же отвернулся с деланым безразличием.
– Ну и женись себе!
– Не могу, матушка против!
– Это еще почему?
– Говорит, сперва – Борька…
Царь, задумавшись, пожал плечами.
– Она права. Борька – старший!
– А ежели он вовсе не женится, мне что, по его милости сто лет бобылем ходить?
Михаил остановился и потрепал друга по вихрастой голове.
– Женись, Глебка, женись! Я разрешаю, а с Аграфеной Елизаровной[125] я позже поговорю.
Развернувшись, царь быстрым шагом направился к выходу. Глеб еще постоял в проходе с глупой улыбкой на лице, не веря собственному счастью, а потом, воинственно хлопнув себя кулаком в грудь, вприпрыжку бросился догонять венценосного друга.
Глава 21
Инокиня Марфа сидела за большим столом в престольной роскошных хором царицы Марии[126], которые были облюбованы ею в качестве своей основной резиденции сразу после воцарения Михаила на царство. Внезапное появление сына, прямо с порога осыпавшего ее упреками, Марфу никак не удивило. Очевидно, она ждала этого.
– Матушка, как ты могла? Зачем? Что мы тебе сделали?
Марфа отложила в сторону свиток и строго посмотрела на Михаила.
– Эй-эй, государь мой, ты чего развоевался? Кому – нам?
Царь возмущенно глотнул воздух.
– Зачем ты поставила караул у покоев моей невесты? Почему не сказала мне? Что это значит?
Марфа недовольно поморщилась и надменно повела квадратным подбородком.
– Все, что я сделала, касается только царицыной половины дворца. Хочу напомнить, что пока ты не женат, я отвечаю за порядок!
– Но Маша…
– Не перебивай мать! Седьмицы не прошло, как на мою жизнь злоумышляли.
– Все же кончилось!
Марфа резко хлопнула ладонью по краю стола.
– Ничего не кончилось! Двух баб на костер – мало! Надо под корень рубить, чтобы всю крамолу разом извести!
– Маша тут при чем? – едва не кричал на мать озадаченный Михаил.
– А вот погоди! Не спеши. Глянь, кого я тебе покажу.
Марфа позвонила в бронзовый колокольчик на резной деревянной ручке.
– Эй, кто там за дверью? Ведите ее!
В тот же миг боковая дверь отворилась, и две молчаливые инокини, жестко поддерживая под руки, почти заволокли в комнату старую бабку, лохматую и неопрятную, как облезлая дворняга. Старуха, беспрестанно улыбаясь, обнажала жутковатую черную воронку беззубого рта и с любопытством разглядывала царя и его мать глазами наивного ребенка. Очевидно, бабушка была не в себе и совершенно не понимала, где и с кем находилась.
– Это кто еще такая? – изумился Михаил, глядя на нелепую старуху.
– Это? – Марфа зловеще
