Тайный гость - Анатолий Олегович Леонов
Брезгливо поморщившись, Феона сухо сплюнул на пол и коротко перекрестился.
– Что они у нас забыли?
– Сие неведомо. Мои возможности весьма ограничены после того, как под подозрение у Мейрика попал хиэр Свифт.
При упоминании своего имени англичанин сделал трагическое лицо и печально улыбнулся. Отец Феона, впрочем, остался равнодушен к ужимкам посольского секретаря.
– Я встретил в переписке имя Голем. Кто этот человек и где его искать?
Масса переглянулся со Свифтом.
– А вы не поняли? Голем – это не человек. Это миссия, операция, цель которой мне, как и вам, неизвестна. Но, я подозреваю, если мы не остановим начавшееся, произойдет нечто ужасное. Что-то, о чем мы помыслить не можем. Эти парни – мастера самой изысканной подлости и злодейства.
Феона выразил свое сомнение.
– Ваши чувства кажутся предвзятыми, а слова не имеют доказательств. Тем не менее я готов поверить, если получу какие-либо свидетельства вашей правоты.
Масса скосил взгляд на собеседника и развел руками:
– Их у меня нет, но подумайте, вы же умный человек и умеете мыслить обоснованно. Есть старая таможня на Пожаре, отданная английским проходимцам для тайных приготовлений, что само по себе настораживает. Но что настораживает еще больше? Посмотрите, кто находится рядом? Кузен государя, кравчий Михаил Салтыков и ближний человек царя, начальник Земского приказа Степан Проестев! Чья персона стоит за столь разными царедворцами? Для кого они так стараются?
– Допустим, я поверил. Допустим! Но зачем рассказали мне ваши тайны? Почему доверились незнакомому человеку? Я же вас за язык не тянул?
Исаак Масса встал из-за стола и размеренным шагом прошелся по комнате, сопровождаемый настороженными взглядами Свифта и Ахила. Наконец он остановился напротив отца Феоны.
– После неудачного посредничества в деле мира между Москвой и Швецией позиции голландской миссии ослабли.
Внешне Масса говорил спокойно, без лишних эмоций, просто констатируя факт своего провала, но, очевидно, подобное положение его, как дипломата и амбиционного человека, устраивать не могло.
– У меня нет ни веса, ни влияния при дворе. Меня не будут слушать. Другое дело – вы. Мне нужны ваши старые связи, ваш опыт и ваше умение распутывать сложные дела!
Феона улыбнулся, но ответил сухо:
– Вы назвали причину, но в чем ваша цель?
– Цель – самая благородная! Не допустить злодеяния и лиходейства против государя дружественной нам державы!
Феона продолжал улыбаться бесстрастной улыбкой.
– А может, все проще? Слышал, между Англией и Голландией началась настоящая брань за торговлю с персами по нашему волжскому пути. Все бы ничего, вот торговать обе державы собрались оружием, чего наш государь, мягко говоря, не одобряет. В таком деле устранение одного заметно повышает шансы другого! Я прав?
Масса взглянул на улыбающегося Феону и улыбнулся в ответ:
– Рад, что не ошибся на ваш счет.
– А каков ответ?
– Ответ? Дипломатия, святой отец, – та же война, и кровь здесь часто льется вполне себе настоящая!
Феона не стал настаивать. В конце концов, узнал он достаточно, а больше, чем надо, хитроумный дипломат все равно не расскажет.
– У меня последний вопрос. Слышали вы что-нибудь об иноке, тайно проникшем в дом на Пожаре несколько дней назад?
Масса озадаченно пригладил стриженую бороду и отрицательно покачал головой.
– Нет, не слышал. Но если он действительно пытался это сделать, я бы на вашем месте поспешил поставить ему свечку за упокой души.
Глава 20
Утром проходные сени у покоев царской невесты заполонили красные кафтаны стрельцов стременной государевой сотни. Два десятка суровых воинов молча встали у дверей и переходов, закрыв доступ к покоям.
– Никого не впускать, никого не выпускать! – распорядился сотник Никита Протасьев. – А будет кто настырничать, ко мне посылать!
Желающие «настырничать» сразу нашлись: ближние слуги, облеченные доверием царской невесты, сенные барышни из благородных семейств, тетки и сама мать Марии. Однако – тщетно. На все требования Протасьев важно надувал щеки и лениво сквозь зубы цедил:
– Не велено!
– Кем не велено?
– Не велено говорить!
– Как так?
– А вот так! Ждите. Придет время – узнаете!
Высокомерие сотника вывело из себя обычно спокойную боярыню-кравчую, которую Протасьев не пустил в приспешную избу распорядиться об утренней трапезе царской невесты. Ударом наотмашь она сбила с головы стрельца красную шапку с начальственным соболиным околышком и крепко вцепилась пальцами в рыжую бороду.
– Я не потешная девка, чтобы со мной так разговаривать! – ругалась она, таская сотника по сеням на радость заскучавшего было караула.
– Отпусти, ведьма! – слезно выл Протасьев, пытаясь освободиться от железной хватки разбушевавшейся придворной.
Утихомирить ее смогла только верховая боярыня Мария Милюкова. Она схватила упиравшуюся женщину за руку и утащила ее обратно в покои царской невесты. Назад они уже не вернулись. После этого стало ясно, чей приказ исполняли стрельцы. При дворе ни для кого не было секретом, кто и для чего устроил Милюкову подле Хлоповой. Сын придворной, будучи в дальнем родстве с Шестовыми[122], служил комнатным стольником у инокини Марфы и был ее доверенным человеком. Только мать царя и могла распорядиться заключить царскую невесту и все ее окружение под стражу без объяснения причин.
Меж тем шум от неслыханного происшествия не затихал. Приходили дядья по матери Александр и Иван Желябужские вместе с бабкой Феодорой, ураганом пронесся буйный дядя по отцу Гаврила Васильевич Хлопов, и все обещали с Протасьева с живого шкуру содрать. Сотник уже не рад был, что ввязался в дело, которое по всем признакам должно было служить прологом его взлета по служебной лестнице, но доставляло лишь одни хлопоты. Пока же он держался, мысленно проклиная царский двор самыми последними словами.
С треском отворилась дверь, и в сени зашел злой, как черт, Михаил, сопровождаемый своим спальником, молодым стольником, ровесником и другом Глебом Морозовым. Не обращая внимания на собравшихся в сенях людей, он, слегка прихрамывая, направился прямо к дверям в покои Марии. С хрустом сглотнув слюну, Протасьев бросился наперерез, широко расставив руки в стороны, словно собирался заключить царя в свои объятия.
– Нельзя, государь! Не велено!
Михаил остановился и свирепым взглядом пригвоздил стольника к месту.
– Пошел вон! – прохрипел он зловещим шепотом. – Смерти ищешь?
Протасьев со слезами на глазах упал на колени перед царем, продолжая при этом преграждать ему путь.
– Государь, не гневайся на раба на своего, не велено мне пущать тебя!
– Кто смеет царю повелевать?
– Матушка
