Мэтью Перл - Тень Эдгара По
Я вошел в читальный зал, уселся, приготовил блокнот и открыл газету. Я скользил глазами по заголовкам, несколько раз отвлекался на репортаж о том или ином событии, имевшем место в мое отсутствие. Наконец я нашел то, что искал. Сердце запрыгало — от удивления, возбуждения или страха — не знаю. Я схватил другую газету, третью, четвертую — нет, статья была не из тех, что помещают на последнюю страницу ради заполнения лакуны. Отнюдь! Статьями этой тематики пестрели все газеты! Каждое издание считало своим долгом поместить несколько абзацев о смерти Эдгара По! «Немало еще сюрпризов готовит нам, по всей видимости, дальнейшее расследование загадочных обстоятельств смерти поэта», — писала «Клиппер». «В литературных кругах смерть известного певца меланхолии, Эдгара А. По, в последнее время стала самой частой темой обсуждения, — констатировал один литературный еженедельник. И продолжал мысль: — Эдгар А. По был человеком в высшей степени странным и пугающе чуждым этому миру».
Что касается фактов о смерти По, ни в одной газете я их не обнаружил. Напротив, каждая статья, подобно разносчику газет, лишь обещала сенсацию, но не раскрывала ее сути.
Я бросился к престарелому библиотекарю. Правда, у его бюро стоял другой читатель, но, поскольку он не говорил с библиотекарем, я счел, что мой вопрос не будет воспринят как грубое вторжение.
— Почему столько пишут об Эдгаре По? Откуда такой ажиотаж?
— Ах, мистер Кларк, сразу видно, что вы долго отсутствовали! — отвечал, оживившись, библиотекарь.
— Сэр, еще несколько месяцев назад в Балтиморе никто не интересовался обстоятельствами смерти Эдгара По. А сейчас это прискорбное событие обсуждают все газеты, словно оно произошло вчера!
Библиотекарь хотел ответить, но тут нас прервали.
— Да, вы правы! — воскликнул неизвестный посетитель читального зала.
Мы разом обернулись на него. Это был крупный мужчина с кустистыми бровями. Прежде чем продолжить фразу, он трубно высморкался в обширный носовой платок.
— Я тоже читал эти статьи, — сказал он доверительно, чуть пихнув меня локтем, точно мы с ним были старые приятели. Я устремил на него непонимающий взгляд.
— Статьи о смерти По! — пояснил незнакомец. — Разве это не восхитительно?
— Что же тут восхитительного?
— А по-вашему, Эдгар По не гений? — с подозрением осведомился незнакомец.
— Разумеется, гений! Гений из гениев!
— И вы считаете, что лучше «Золотого жука» еще ничего не было написано, по крайней мере в прозе?
— Разве только «Низвержение в Мальстрем», — согласился я.
— Ну, значит, тот факт, что это событие наконец-то завладело вниманием газетчиков, должен вас радовать. Я говорю о трагической кончине Эдгара По.
С этими словами незнакомец чуть коснулся шляпы, кивнул библиотекарю и покинул читальный зал.
— Что вас так поразило, сэр? — спросил библиотекарь.
— Эти газеты, сэр. Почему… — Но мысли мои успел занять — и смутить — странный человек, только что вышедший из читального зала. — Кто этот джентльмен? Тот, что стоял возле вашего бюро, а потом откланялся?
Библиотекарь не смог сообщить ничего вразумительного. Я извинился и поспешил на улицу, но на углу Саратога-стрит уже никого не было.
Эти три фактора — газетная шумиха вокруг По, неизвестный почитатель его таланта и беспокойство, отравлявшее балтиморский воздух, так повлияли на меня, что я не сразу заметил пожилую седовласую женщину с пухлыми щеками. Она сидела на скамейке неподалеку от публичной библиотеки. Сидела и читала Эдгара А. По! Наблюдательность всегда была моим слабым местом, но в одном аспекте я дам фору многим, и ситуация предполагала задействование именно этого аспекта. А дело в том, что я коллекционировал издания Эдгара По, купил по экземпляру каждого и мог отличить одно издание от другого даже издали — по цвету обложки, формату, шрифту и другим мелким признакам. Впрочем, невелика заслуга, если учесть малочисленность изданий. Сам Эдгар По был недоволен тем, как его издавали. «Эти плуты, — сетовал он в одном письме, — все делают по своему вкусу, чем уничтожают самую идею произведения. Я решил сам издавать свои книги». Этому не суждено было сбыться. Финансовые дела По совершенно расстроились, а в оплате его стихов и прозы периодические издания проявляли привычную скаредность.
Итак, я остановился позади пожилой женщины и следил за тем, как она водит пальцем по строчкам, как переворачивает захватанные страницы с загнутыми уголками. Она не замечала меня, поглощенная финальной сценой «Падения дома Ашеров», изысканной в своей безнадежности. Прежде чем я опомнился, женщина захлопнула книгу, как иные сбрасывают с плеч тяжкий груз, встала и поспешила прочь, словно оставляя за собой не скамью, а руины родового поместья Ашеров.
Я решил зайти в ближайшую книжную лавку и узнать, поддался ли мой знакомый книготорговец новому поветрию. Этот человек менее других был склонен заполнять стеллажи портсигарами, изображениями индейских вождей и прочими предметами, не подпадающими под определение «книга», даром что балтиморцы все чаще получали книги по подписке, а не покупали в лавках, и многие книготорговцы давно начали ненавязчиво (или навязчиво) смещать акценты своего бизнеса.
Едва переступив порог книжной лавки, я застыл на месте, ибо стал свидетелем особого рода преступления. Молодая женщина взобралась высоко по лестнице, прислоненной к стеллажу, и… Нет, женщина не попыталась украсть книгу (поступок достаточно странный) — она достала книгу из-под шали и поместила ее на полку среди других книг. Затем она поднялась еще на одну ступеньку, извлекла из-под шали еще одну книгу и пополнила ею коллекцию книжной лавки. Разглядеть лицо женщины мешали солнечные лучи, которые пропускала стеклянная крыша, но я видел, что одета она дорого и достойно — то есть не относится к числу вульгарных девиц, что отираются на Балтимор-стрит. Открытая шея и несколько дюймов между краем рукава и перчаткой были положительно золотого цвета. Женщина спустилась на пол и пошла между стеллажей. Я нырнул в параллельный проход, а когда добрался до конца, обнаружил, что меня ждут.
— Как это неучтиво, — сказала она по-французски, скривив маленький, пересеченный шрамом рот, — глазеть на даму, да еще снизу!
— Бонжур!
Передо мной была соотечественница Барона Дюпена; та, что похитила меня и доставила к старому крепостному валу.
— Тысяча извинений. Видите ли, я вообще склонен фиксировать на чем-либо или на ком-либо как бы застывший взгляд.
Но я слукавил — я оказался не во власти своего неприятного и неудобного свойства, а во власти убийственной прелести Бонжур. Третье впечатление от этой женщины было ничуть не слабее, чем первое и второе; теперь я блуждал взглядом по комнате, стараясь разрушить чары. Несколько придя в чувство, я прошептал:
— Ради всего святого — что вы здесь делаете?
Бонжур улыбнулась, как бы в насмешку над вопросом, ответ на который очевиден.
Я поднялся на несколько ступенек по той же лесенке, что и она, и извлек с полки ее книгу. Это был сборник рассказов Эдгара По.
— Как видите, я изменила своим привычкам. Обычно я не оставляю ценные вещи.
Бонжур засмеялась, словно никогда прежде не задумывалась о смысле своих занятий, и вот он предстал ей со всей очевидностью. Она заливалась смехом, как дитя; впечатление усиливали волосы, теперь подстриженные гораздо короче.
— Ценные вещи, говорите вы? Но ведь эта книга представляет ценность лишь для почитателей таланта Эдгара По! И зачем ставить книгу на верхнюю полку — разве это не затруднит ее нахождение?
— Поиски чего бы то ни было, мосье Квентин, весьма привлекают людей. Такова человеческая природа, — отвечала Бонжур.
— Вы выполняли распоряжение Барона Дюпена. Где он сам?
— Он начал расследование смерти По. И закончит его с триумфом.
У меня закружилась голова.
— Барон Дюпен не имеет права на подобные занятия! Ему вообще нечего делать в Балтиморе!
— Считайте, что вам повезло, — загадочно молвила Бонжур.
— Барон решил развлечься. В чем тут мое везение?
— В том, что расследование он находит занятием более продуктивным, нежели умерщвление вашей персоны.
— Умерщвление моей персоны? Ха! — Я напустил на себя бравый вид. — Зачем Барону моя жизнь?
— В письмах к Барону Дюпену вы распространялись о том, как вам нужна помощь в расследовании обстоятельств смерти драгоценного мистера По. «Величайший гений Америки», «Американская литература понесла невосполнимую утрату», «Литературные круги скорбят и будут вечно скорбеть по талантливейшему из поэтов» и так далее и в том же духе. — Бонжур с впечатляющей точностью процитировала несколько моих писем. — Теперь вообразите удивление Барона. Мы в Балтиморе уже не первую неделю — и что же? Никаких чувствительных дам, оплакивающих безвременную кончину великого поэта. Никаких митингов под окнами издательств в защиту посмертной чести бедняги По. На вопрос «Кто такой Эдгар По?» лишь несколько человек не ответили: «Сочинитель жутких рассказов, которые могут развлечь читателя с крайне дурным вкусом»; и почти никто не знал, что мосье По приказал долго жить.
