Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
Надворный советник Михаил Николаевич Павлов отложил перо. В возрасте шестидесяти двух лет он уже достаточно долгое время оставался вдовцом и во второй брак вступать не имел никакого желания. Детей Бог ему так и не послал, поэтому передавать свое потомственное дворянство Михаилу Николаевичу оказалось некому.
В остальном жизнь его и карьера сложились удачно.
После победного окончания первой русско-персидской войны солдатский сын Мишка Павлов был зачислен в школу для подготовки фельдшерских учеников при Московском военном госпитале, где проявил выдающиеся способности и прежде срока был удостоен звания лекарского помощника. После Бородино, за храбрость и в связи с огромной убылью командного состава, из старших унтер-офицеров он был произведен сразу в прапорщики. По возвращении из заграничного похода, однако, уже имея чин поручика, Михаил Павлов, к удивлению большинства офицеров своего полка, ушел в отставку и поступил в Императорскую медико-хирургическую академию, где обучался за казенный счет. Закончил он Академию одним из первых в выпуске, после чего опять поступил на службу — с восстановлением в чине и с сохранением выслуги лет. Все последние годы он числился по военному ведомству и, в конце концов, стал надворным советником, что по Табели о рангах соответствовало званию подполковника.
Мундир Михаила Николаевича Павлова украшали ордена Святого Георгия 4-й степени и Святого Станислава 3-й степени, а также несколько медалей за военные походы. В качестве лекаря и полевого хирурга он почти постоянно участвовал в боевых действиях русских войск на Кавказе, руководил военным госпиталем в Тифлисе и одним из первых отважился применять при операциях эфирный наркоз по методу Николая Пирогова. Также он был сторонником наложения на переломы гипсовых повязок и бинтов, пропитанных крахмалом, что позволяло ускорить процесс заживления и избавило тысячи пострадавших от уродливого искривления конечностей.
Даже в относительно мирные годы перед Крымской войной смертность среди рекрутов доходила до невозможных размеров, что объяснялось отвратительным санитарным состоянием и продовольствием армии. Один врач приходился на триста-пятьсот человек, так что общая неподготовленность медицинской службы к войне создавала исключительно большие трудности в деле обеспечения боевых действий войск.
К сожалению, большинство военных медиков все еще опиралось на те же врачебные методы, что и во времена суворовских походов. В первую очередь производилось энергическое исследование раны посредством пальца хирурга и зонда — с целью обнаружения и последующего извлечения инородных тел. Затем часто следовало широкое рассечение раны, или первичная ампутация при осложненных огнестрельных переломах, ведь считалось, что опасность для жизни от огнестрельной раны настолько велика, что последствия ампутации не идут с ней ни в какое сравнение. Для очистки ран, прижигания, дезодорации зловонного раневого отделяемого каждый врач применял свое средство: спирт, настойку йода, смолы или даже… деготь.
Помирали, как правило, в госпиталях от газовой гангрены, сепсиса и прочих раневых осложнений, а также в результате больничной инфекции. Хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что острозаразные заболевания вообще были широко распространены в войсках, и потери от них, обыкновенно, в несколько раз превышали потери от неприятельского оружия…
С первых дней своего появления в городе Михаил Николаевич Павлов был назначен руководить передовым перевязочным пунктом, или, иначе, «перевязочной станцией», располагавшейся в непосредственной близости от оборонительной линии, у самого Малахова кургана. После второй бомбардировки Севастополя большинство передовых перевязочных пунктов подобного рода было упразднено, однако некоторые все еще оставались на месте расположения, обозначенном красными флажками. Помимо непосредственной опасности от неприятельского артиллерийского огня, положение медицинского персонала передовых перевязочных пунктов было осложнено также тем, что спустя всего несколько месяцев после начала осады из строя выбыло до половины фельдшеров и фельдшерских учеников. Штатные санитары и носильщики в войсках отсутствовали, поэтому раненые эвакуировались с поля боя солдатами, которые выделялись для этой цели командирами подразделений.
«…По справедливому замечанию профессора Пирогова, строевой солдат никогда не может заменить хорошо обученного своему делу носильщика. Через это выбывает огромная масса людей из строя. У нас здесь, например, в Севастополе переносили каждого раненого с батарей и из траншей не четыре, а нередко шесть или даже восемь человек! Неприученный строевой солдат не умеет ни поднять, ни положить, ни нести ловко раненого».
Михаил Николаевич дал чернилам высохнуть, перевернул страницу и продолжил:
«…Запасы перевязочных материалов в Севастополе были созданы всего на шесть тысяч раненых, хотя после первого же крупного сражения при Альме их пришлось принять до двух тысяч. Многие из раненых поначалу вообще оставались не вынесенными с поля боя из-за неразберихи и растерянности военачальников. Приехав в Севастополь спустя две недели после ожесточенного сражения под Инкерманом, я нашел слишком две тысячи раненных офицеров и солдат, скученных вместе, лежащих на грязных матрацах, перемешанных, не накормленных — и потом целыми днями, почти с утра до вечера, вынужден был оперировать таких пациентов, которым операцию следовало делать тотчас же после ранения!
Самая ужасная вещь для меня — это недостаток транспортных средств, отчего раненые постоянно накопляются в перевязочном пункте, и мне поневоле приходится оставлять их на целые ночи и дни на земле, без матрацев и без белья, и заставлять их терпеть потом от перевозки в трясучих татарских арбах и телегах, от чего самые простые раны портятся и несчастные воины еще более заболевают…»
Михаил Николаевич отложил перо и на какое-то время отдался воспоминаниям.
Да, действительно, почитай, уже полвека минуло с жаркого лета тысяча восемьсот шестого года, когда русские воины не только повторили, но и превзошли подвиг спартанского царя Леонида. Помнится, за тот славный поход шеф 17-го Егерского полка Павел Михайлович Карягин был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Майор Котляревский получил тогда орден Святого Владимира 4-й степени, все оставшиеся в живых офицеры удостоились орденов Святой Анны 3-й степени, а нижние чины — медалей[12]…
К сожалению, сам Павел Михайлович Карягин в скором времени после этих событий ушел из жизни. Легендарный полковник изнемогал от ранений, полученных в лагере перед Аскаранским ущельем, но чувство долга его оказалось так сильно, что спустя несколько дней после соединения с войсками князя Цицианова он уже снова сражался против Аббаса-Мирзы — и в ожесточенном бою под Шамхором, с отрядом, не превышавшим шестисот штыков, обратил неприятеля в бегство. В результате, беспрерывные походы, раны и особенное утомление окончательно расстроили здоровье Павла
