Ломбард в Хамовниках - Михаил Николаевич Кубеев
«Хочешь с другой стороны пробраться к лимузину? Не выйдет, господин хороший, – прошептал про себя Сергей. – Хотите прикурить? Нет? Тогда получите порцию свинца». Он прищурил левый глаз и выстрелил. Промазал. Пуля отскочила от булыжника. Ничего, не страшно, зато наган действует исправно. В этот момент кто-то схватился за противоположную кабины справа. Рванул ее на себя. Кто это? Шофер? Сергей повернул голову и приподнялся повыше. Ему показалось, что он видит бледное лицо, растянутые в улыбке узкие губы, блеск золотой фиксы и занесенную финку. Ах, вот кто это. Он моментально вскинул руку и пальнул в злобный оскал рта, в эту ухмылку. Раз, два. Наган действовал безупречно, раздался негромкий стон и глухой стук от упавшего тела. Ура, одного он, кажется, прикончил. Сколько их еще? Теперь надо взять на прицел того господина, что в светлом коверкотовом пальто. Ишь, прячется за фонтаном. Думает незаметно проскочить к машине. Не выйдет, не выйдет, господин хороший, не на того напали. Да, это тот самый Артист, интеллигент с лицом барышни и губки у него бантиком. Сволочь. Теперь он не скроется. И Сергей, поддерживая правую руку, почти в упор, не целясь, выстрелил в семенившие ноги. Раз, еще раз. Фигура споткнулась и растянулась на мостовой, шляпа покатилась в сторону трамвая. На всякий случай Сергей сделал еще один выстрел, последний, в сторону трамвая и дальше уже ничего не помнил, силы покинули его…
Он не видел, как к «Руссо-Балту» подбежали милиционеры. Не чувствовал, как они подняли его и уложили на носилки в кузове, не заметил, как рядом с ним втиснули убитого санитара и раненую Настю. На место рядом с шофером усадили подстреленного им человека, сидевшего в кабине вагоновожатого. Милиционеры вскочили на подножки, мотор взревел, и лимузин, оставляя за собой шлейф темного дыма, подпрыгивая на неровностях булыжной мостовой, развернулся и покатил по своему прерванному маршруту. На площади остались лежать двое убитых бандитов и охранявший их красноармеец.
Сергей так и не пришел в себя, когда в Шереметевской больнице его вынесли из заглохшего «Руссо-Балта». Убитого санитара и бандита забрали сотрудники морга, Настю отправили в женское отделение, а его на носилках принесли в операционную, для красноармейцев. И пожилой бородатый врач в очках, о котором говорила ему Настя, по имени Крамер, из тех нормальных обрусевших буржуев-немцев, которые согласились служить новой власти, стал мыть руки и готовить инструменты. Сознание не возвращалось к Сергею. Он не чувствовал боли, когда врач исследовал небольшую резаную рану, обработал все марганцем, других антисептических средств у него не было, стал зашивать ее в надежде, что молодой организм сам справится с нарушением кровообращения. Кроме повреждений мягких тканей, ничего особенного он не заметил. Только сильный кровоподтек от удара каким-то предметом. Важные органы нож не затронул, значит, рана скоро заживет. Главное, дать отдых молодому организму. Пусть поспит, это полезно для восстановления сил.
Нет, неправда, Москва Сергею все-таки понравилась. Это зависит от того, с кем по ней прогуливаться и обмениваться впечатлениями. И хоть называли ее большой деревней, и пыли в ней было больше, чем в Питере, зато и зелени хватало. Много палисадников у одноэтажных домиков, а в них козочки, куры. Бывает и поросята хрюкают. В самом деле, как в деревне. По улицам сновали подводы, проносились пролетки, изредка урчали моторы, заезжали во дворы, исчезали в глубине и выезжали на другой улице. Запутанный лабиринт. Для милиционеров это, естественно, создавало немалые проблемы. Но, как говорили в Управлении уголовного розыска, с расширением деятельности Народного комиссариата внутренних дел, с активизацией Всероссийской чрезвычайной комиссии, во главе которых стоял нарком Дзержинский, заметно усилилась борьба с бандитизмом в Москве. Город освобождали от нечести. Поэтому каждый милиционер должен хорошо знать свой район, в том числе все проходные дворы. Бандитам всех мастей надо поставить железный заслон. Неслучайно за глаза Дзержинского стали называть Железный Феликс. Он несгибаемый.
Иринка Сомова лично его не видела. Но все равно фыркала от слова «железный». Они сидели на каком-то большом торжественном заседании. Посмотрев по сторонам и чуть прикоснувшись к руке Сергея, она делано крестилась: «Вот тебе, ей-богу, крест святой, правда, не веришь, он на самом деле железный». – «То есть как это?» – не понимал ее Сергей. «Ну, я думаю, что руки и ноги у него нормальные, в смысле тела, а вот душа, конечно, железная. А вообще спроси у Александра Максимовича. Наверное, Трепалов сам скоро станет железным. И тебя таким же сделает. Не боишься?»
«Чего, – недоумевал Сергей. – Чего мне бояться?»
«Как чего? Станешь железным, несгибаемым».
«Разве это плохо?»
Иринка поиграла глазами, кокетливо задергала плечиками.
«Конечно, плохо».
«А почему?»
«А потому, что я люблю человечных и отзывчивых, а не железных и несгибаемых, понял?» – И она убирала руки за спину.
«И рыжих в том числе?» – не удержался и съязвил он.
«Ах, какие мы ревнивые, – при этом она показала ему язык. – Ревность – это буржуазное чувство, между прочим, пережиток».
Он не знал, как ему реагировать, и недоуменно спросил:
«Это почему же? Совсем нет, Пушкин тоже любил и ревновал».
Иринка, хоть и подсмеивалась, иногда просто зло шутила, но говорила правду. Ее слова подтвердил чуть позже Трепалов. На очередном политическом занятии для молодых милиционеров он назвал Дзержинского настоящим революционером. «Он был борцом за идеалы пролетариата. Он испытал все прелести царской каторги и не сломился. – При этом Трепалов, как всегда назидательно поднимал вверх свой указательный палец и продолжал: – Его по праву прозвали Железным. Это пример для нас. От Железного Феликса, – с патетикой в голосе говорил он, – пошла поговорка, что у милиционера, как и у чекиста, должны быть горячее сердце, чистые руки и холодная голова. Ничего лишнего». Справедливое высказывание. Иринка тоже сидела на том занятии. Хихикала в кулак и строила глазки Сергею. Всем своим
