Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков
Под Висельным деревом, раскинув ноги, сидел шорник Хооде. Вместо воскресной службы он пришёл сюда, и пивное ведёрко его опустело.
С утра Тилль Хооде вставал к верстаку кроить кожи, вощил дратву, потом садился шить, и так ему было терпимо жить. Он забывался среди привычной работы до самой ночи, чтобы торопливо заснуть и сном сократить отцовское горе. В праздники же ему нечего было праздновать, но и работать по цеховому уставу не полагалось. Проповедь не утешала его, не радовали соседи. Шорник искал спасения в одиночестве и находил отдохновение в пиве.
— Goden dag, — вежливо приветствовал его купец на платтдойч, который знал хуже шведского и финского, но выучился говорить, чтобы понимать не только язык соседей со Средней улицы, но и голландцев.
— Moin, — кратко ответствовал Хооде, после чего замер и остекленел.
Купец приложился к бутылке и посмотрел на него. Шорник недвижно уставился вдаль и, казалось, думал о чём-то. Шляпа его сбилась набок. Струи дождя текли по щеке и подбородку.
— Не желаешь ли ты выпить, сосед? — тщательно подбирая слова, обратился к нему купец. — Кюммель сегодня удался.
Шорник с трудом перевёл на него взор и медленно кивнул.
Малисон подошёл и протянул бутылку.
Шорник потянулся, взял, шляпа съехала и упала на траву. Он приставил дульный срез бутыли к губам и трижды отглотнул как воду.
Малисон вертел в руках пробку, словно соображая, что с ней делать.
— Присаживайся, — разрешил шорник.
Малисон опустился рядом, плечом к плечу, и прижался спиной к стволу Висельного дерева.
— Хороший кюммель, — сказал Тилль.
Купец взял у него бутылку и отхлебнул.
Недвижно глядели на дождь, который усилился и полил сквозь тощую листву на головы и плечи сидящих мужчин, но им было не холодно. Потом купец шумно засопел.
— Я как дерево, которому обрубили все ветки, — Малисон мотнул головой вверх на Висельное дерево. — Чувствую себя каким-то обкарнанным.
— У меня пятеро было, — сказал Тилль. — Ута первая, я её не любил, сына ждал. Двое народились и померли. Да и Хельга двойню так и не родила…
— У меня тож помёрли в одну зиму Плашка да Ивашка, — сказал купец по-русски и вздохнул, но шорник понял. Не столько слова, сколько вздох.
— А тех, кого финскими именами назвал, выжили, — добавил купец на платте.
— Не выжили, — отметил Тилль. — Как ни называй.
Выпили за упокой невинных душ, а потом купец сказал:
— Надо наплодить новых. Размножиться аки песок морской.
Теперь он был подкован, благодаря Книге.
— Я бабу присмотрел, — сообщил шорник. — Катрина, дочь таможенного объездчика…
— Она же вдова бездетная…
— Хотел посвататься, а тут, — шорник сделал усилие, поднял руку, вяло махнул, уронил. — Траур.
— Ты ведь не жену похоронил — дочку, — рассудил Малисон. — Какой траур?
— Горе. Да и сил не осталось. Только поработать, а в доме пусто.
Заботливый купец протянул ему бутыль. Шорник отпил, и ему полегчало.
— Теперь придётся жениться, — сказал он. — Хозяйство вести некому.
— Пусть баба какая-никакая приходит. Безмужнюю работницу можно найти за сходную цену.
Тилль крякнул и махнул рукой столь красноречиво, что Малисон без слов понял — платить не будет, а, скорее, с тоски удавится.
— …Разговоры пойдут, — пробормотал шорник. — Лучше сразу жениться. Внебрачные дети — позор на всех. Уж я знаю. Ута была на сносях.
Малисону стало зябко.
— И ты отвёл её к старухе?
— Нет, — хрипло промолвил Тилль. — Я бы никогда не совершил такой грех.
Малисону страсть как захотелось курить, но запалить трут под таким дождём было немыслимо, да и табак промок, должно быть, насквозь. Он подумал, знает ли несчастный отец все новости, и сообщил шорнику:
— Антихрист прикончил Грит. Она не ушла от возмездия.
— Известно, что Грит — старая блудница и гоморрщица, также травница и повитуха, и прощения божьего ей нет, — изрёк Хооде, будто уверенным ножом резал дорогую кожу — раз навсегда и на свою совесть мастера.
— Это был не мой брат, — молвил купец и рассказал про допрос в Ниеншанце. — Он в это время сидел в крепости.
— Значит, не он, — сказал Хооде. — Нет, не он.
Сидели молчали.
— Я хочу выкупить его из крепости, — сообщил купец.
— Правильно, — согласился шорник.
— Я хочу его в лавке пристроить, а живёт пускай у меня.
— Кровь гуще, чем вода, — сказал шорник.
— Да уж, не водица, — пробормотал по-русски купец и сказал на платте: — Мы вместе будем искать того, кто убивает. Ты будешь искать с нами?
— Буду.
Это был разговор двух мужчин. Пьяное слово — крепкое слово. Легко с губ сорвётся и насмерть вопьётся.
— А когда мы найдём врага, мы его покараем, — пообещал купец.
— Даже если выяснится, что он — твой брат? — на всякий случай уточнил Тилль Хооде.
— Особенно, в этом случае.
— Тогда пусть живёт, я не против.
— А что скажут соседи?
— Соседи скажут, что старший цеховой мастер скажет.
— А кто у нас главный? — повеселел Малисон.
— Я! — гордо ткнул себя шорник подбородком в грудь.
Выпили за это.
— А я женюсь, — вдруг решился Малисон. — Что в доме без бабы?
— На ком? — заинтересовался шорник.
— На Аннелисе, работнице своей.
— Она же из савакотов и с детьми, — поразился Хооде.
— Да! — как бы переча шорнику, признал купец и тоном величайшей покорности судьбе добавил: — Какая разница…
Он многозначительно отхлебнул кюммеля. Передал бутылку и замолк, глядя в даль, но не как Хооде — на капающую с ветвей воду, а вдаль, где под небом и за лесом торчал шпиль ратуши.
— Силён, — признал шорник и от души глотнул. — Я не столь богат.
— Новые народятся, — Малисон забрал у него бутыль и выпил за здравие будущих детей. — Всё им отдам.
Они сидели и смотрели, как к таможне скатывается солнце, а с листьев перестают падать капли.
Дождь кончился, а с ним и кюммель.
— Пока у нас нет жён… — начал подниматься Тилль Хооде, опираясь одной рукой на плечо купца, а другой держась за ствол Висельного дерева.
— Отчаливаем в «Бухту радости»!
НОЧНОЙ ДОЗОР
Свадьба или похороны, антихрист или война, а в ночной дозор надо выходить по расписанию.
Все бюргеры, способные переступать ногами, обязаны были по городскому уставу от зари до зари ходить по улицам, оберегая покой и имущество ближних от воров и всякой напасти — пожаров, внезапных наводнений и диких зверей.
В больших городах магистрат мог позволить по своей казне положить оклад для ночных сторожей, либо каждый цех нанимал в свой квартал обходчика, который бы не смыкал глаз, успокаивая бюргеров и отпугивая татей стуком деревянной колотушки. В Ниене пока ещё справлялись своими силами.
Малисон собирался в дозор, пораньше свернув
