Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков
Именно туда и явились купец и старший письмоводитель.
Малисон прежде не бывал на гауптвахте. Ему доводилось возить в Ниеншанц разные товары и даже заходить в квартиру слотсгауптмана, однако же от тёмной стороны, связанной с заточением, Бог его уберёг.
До сего дня.
И менее всего он ожидал увидеть там родственника.
Ему не пришлось спускаться, но потребовалось зайти в самую дальнюю башню замка, за которой тянулся Мёртвый бастион. Снаружи бастиона, чуть отойдя ото рва, на берегу хоронили умерших от болезней солдат и погибших строителей крепости. Было это большое кладбище.
Невская местность людей не жаловала.
Караульная комната на первом этаже башни содержала в себе стол, скамьи и нары вдоль стен в три ряда. Казарма на случай осады, но сейчас как раз в ней солдат почти нет. На нарах четыре набитых сеном матраса. И солдат в караулке столько же: трое и четвёртый — капрал. Не тот, что принимал с мушкетёрами бродягу, а другой, но тоже савакот. Дежурный по полку офицер, сопровождавший их, приказал вывести арестованного. Малисон поставил корзину на стол.
— Что там у тебя? — спросил капрал.
Солдат ухмыльнулся.
— Не про твою честь, — сказал офицер.
Капрал заткнулся.
Солдат продолжал ухмыляться.
Клаус Хайнц выложил на стол бумагу, походную чернильницу, перо. Малисон заметил на столе затёртые синие пятна. Здесь вели допросы, лили чернила, а временами и кровь. Письмоводителю ниенского магистрата было не привыкать вести здесь допросы.
Купец снял шляпу. Стряхнул воду. Положил шляпу на скамью и опустился сам. Двинул корзину по столу.
— Пироги, — предложил он солдатам, особо обращаясь по-шведски. — Угощайтесь.
— Им не положено, — сказал офицер.
— Благодарю, — сказал Малисон.
Казематы в замке Ниеншанца были заглублены настолько, чтобы их не затапливало грунтовыми водами, но и не могло взорвать пороховой погреб случайным попаданием вражеского ядра. Таким образом, камеры гауптвахты имели под потолком оконце размером с ладонь, дающее узнику немного света, воздуха, а с ним — и холода. Печей возле пороха не держали, и казематы не отапливались. Посадить солдата в холодную было надёжным средством протрезвить его надолго, а при удачном стечении обстоятельств, в особенности, зимою — и навсегда.
Когда солдат привёл жердяистого мужика, обросшего, грязного и поменявшегося в лице от ночёвок в холодной, Малисон испытующе разглядывал его, пока арестант не воскликнул:
— Егор-ка!
— Брат?..
Растерянный купец поднялся, опираясь на стол.
— Не признаёшь?
И тогда Малисон поспешно вышел к нему. Братья обнялись, а потом Егор Васильев сын отшагнул, держа за плечи Фадея Васильева сына, вгляделся, не веря своим глазам.
— Ты как здесь оказался?
— Бес попутал, — Фадей тряхнул головой, космы разлетелись по лицу, придавая ему вид дикий и подозрительный.
— Ты, давай, садись, я тебе поесть принёс, — заторопился купец, ведя брата к столу.
Офицер хмыкнул.
Клаус Хайнц откинул крышку чернильницы, умакнул перо и принялся быстро выводить буквы по верху листа.
— Герр лейтенант, — не отрываясь от своего занятия, обратился он к офицеру. — Вы согласны быть свидетелем на допросе, чтобы заверить своей подписью слова арестованного, которые переведёт нам знающий русский язык герр Малисон? Это потребуется для суда.
— Согласен.
— Понадобится ещё один понятой. Лучше выбрать капрала.
— Он плохо понимает наш язык и может поставить крестик, — предупредил офицер.
— Этого достаточно, — сказал Клаус Хайнц. — Главное, чтобы мы могли вызвать его на суд, где капрал подтвердит услышанное. Я ему переведу.
— Да, герр Хайнц, — сказал офицер и приказал капралу по-фински: — Ты будешь слушать господина нотариуса и потом поставишь на бумаге крест, где тебе укажут. Запоминай, что тебе говорят, потому что ты будешь впоследствии вызван на суд, чтобы подтвердить услышанное.
— Так точно, — ответил капрал.
Услышав о суде, он испугался. Судебное разбирательство тесно связывалось в голове капрала с кнутом, виселицей и солдатом Урпо из Кякисалми.
— Превосходно, — старший письмоводитель Ниена выпрямился и перевёл взгляд на братьев, от которых теперь надеялся услышать обстоятельный ответ. — Начнём допрос.
Офицер опустился на скамью. Капрал примостился с краю стола. Тогда и солдаты сели на тюфяки и с ожиданием развлечения уставились на них. Когда чужие волнения не грозят тебе лично, они превращаются в развлечение.
— Я тебя должен буду подробно расспросить и перевести, — сразу известил брата Малисон. — Немец запишет.
— Так записывал давеча.
— Теперь в подробностях запишет. Он по-русски понимает не ахти, но понимает, имей это в виду.
— Я уже понял, — сказал Фадей.
Сидели, смотрели, как старший письмоводитель шелестит пером. Когда строчек набралось много, он поднял голову и посмотрел на купца.
— Герр Малисон, — строго спросил он. — Вы опознаёте задержанного?
— Признаю, — кивнул купец. — Это брат мой младший, Фадей Васильев сын Мальсен.
— Мальцев я, — угрюмо поправил Фадей.
«Malsen», — записал Клаус Хайнц.
— Каково его подданство? — спросил он.
Малисон перевёл.
— Русский, — буркнул Фадей.
— С какой целью проник на земли нашей королевы Швеции Кристины?
— Шёл к брату.
— Ты давай ответ подробней, — встревожился купец, как бы чего не вышло. — Здесь порядки строгие. Меня недаром сюда привели, дабы ты разговорился и всё в мелочах показал. Не запирайся, через то на суде тебе скощуха выйдет.
Фадей мрачно скривил губы, но согласно мотнул головою.
— Я тебе сам всё хотел рассказать, как есть, но если вот так вышло, то скажу тут.
— Рассказывай, — жадно спросил Малисон. — У тебя же лавка в Вологде была?
— Была, — горько усмехнулся Фадей. — Лавка-то была, торговли не было. Так, торговлишка… Все везут товары в Холмогоры или в Архангельск, а у нас движения нет. Посидел я в Вологде, дом построил, чуть не женился. И сманил меня в Москву один прохиндей. Я продал дом и приехал, а в белокаменной таких как я знаешь сколько… Все друг у друга на голове сидят. Не протиснешься между ними.
— А наши что же?
— Отцу я писал, и братьям писал, — тряхнул космами Фадей. — У них всё без меня очень хорошо.
— Дела-а, — вздохнул Малисон и прилежно повторил всё внимательно слушающему Клаусу Хайнцу.
— Пустил я прахом свой магазин, — сознался Фадей, глядя в стол. — Отчалил тогда в Новгород, думал, там развернусь. В оконцовке расплачивался уже товаром, в убыток. Всё спустил. А в Новгороде народ, знаешь, злой. Ну, в общем… Сам видишь, я на ноги вставал, вставал, не ленился, да вот проторговался в край. От Новгорода до Ингрии уже рукой подать. Дай, думаю, к тебе в Ниен приду. А не примешь, так хоть в латыши к немцу
