Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
— Каринэ! Каринэ, где ты?
— Я здесь, что такое случилось? — девушка тут же возникла в проеме двери.
Сейчас она показалась Павлову еще прекраснее, чем обычно. Звуки голоса, непослушная прядь волос, выбившаяся из-под ее платка, раскрасневшееся лицо и даже большая плетеная корзина в руке, — все это заставляло отчаянно обмирать сердце Мишки.
— Послушай, мне нужно сказать тебе что-то важное!
— Хорошо, я сейчас, только сделаю до конца… — девушка показала на только что выстиранные перевязочные материалы, которое собиралась развешивать для просушки.
— Нет — пойдем! Пойдем прямо сейчас! — С неожиданным даже для самого себя напором Мишка перехватил корзину, отставил ее у порога и почти потащил девушку за угол временного лазарета, во внутренний дворик.
Это было укромное место, и подростки, случалось, не раз удалялись туда, чтобы остаться наедине, без посторонних ушей и насмешливых глаз. Здесь почти всегда была тень, и значительную часть пространства, укрытого между высокими каменными стенами, занимала казначейская повозка — последняя из полкового обоза, которую командир не позволил использовать на дрова. С противоположной стороны, прямо с улицы вход во двор днем и ночью караулили два солдата — однако молодые люди еще ни разу не попадали в их поле зрения.
— Послушай, Каринэ, мы сдаем крепость… завтра… но ты не бойся… я все придумал… — Мишка Павлов заговорил быстрым шепотом, будто опасаясь, что не успеет закончить: — Я отдам тебе свой мундир, сапоги, всю одежду… посажу вместе с ранеными — только волосы надо будет убрать, чтобы не поняли, что ты девушка…
— Подожди! — Каринэ положила свою ладонь на Мишкину, чтобы ответить.
Но не успела — юноша как будто проглотил окончание фразы и замер.
Проследив направление его взгляда, Каринэ поняла, куда именно смотрит Мишка. В одном месте шнуровка на казначейской телеге ослабилась, самый край парусины чуть-чуть отошел — но и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть пустое дно повозки. Никаких сундуков с драгоценностями и кувшинов, наполненных древними золотыми монетами, никакого оружия и украшений… Под выцветшей армейской парусиной не было ничего из тех великих сокровищ Джавад-хана, которые за минувшие дни, вопреки воле командиров и здравому смыслу, нарисовало солдатам и молодым офицерам воображение.
— Ну-ка, что вы тут делаете?
Появления майора Котляревского возле повозки не заметили ни сам Павлов, ни его собеседница. И теперь заместитель командира полка возвышался прямо над ними, сурово сдвинув брови и положив руку на эфес шпаги.
— Вот, ваше высокоблагородие… вот! — растерявшийся Мишка вскочил, вытянулся по стойке смирно и, вместо того чтобы отдать честь, указал на открывшийся уголок парусины: — Извольте посмотреть, ваше высокоблагородие!
Майор заглянул внутрь повозки, постоял, помолчал.
Наконец, он все же произнес, обращаясь отчего-то не к Павлову, а к сестре армянина-проводника:
— Плохо.
В голосе заместителя командира полка не было ни злости, ни даже особенного раздражения — только усталая озабоченность новой проблемой, которую непременно потребуется решать.
— Он никому ничего не расскажет! — Девушка неожиданно сделала шаг вперед, словно пытаясь загородить Мишку Павлова от суровой и несправедливой расправы. — Я обещаю, я клянусь! Я прошу вас, прошу вас, пожалуйста, будьте милостивы…
— Ишь ты! — покачал головою майор Котляревский, поначалу весьма удивленный подобной горячностью. Но потом на лице его промелькнуло даже некое подобие улыбки. — Ну, если уж такое дело…
Он перевел взгляд на замершего в полном недоумении Мишку:
— Отвечай-ка, братец, что ты там увидел?
— Там нет ничего, ваше высокоблагородие!
— Да не кричи ты… — поморщился Котляревский. — Ничего, значит, не видел?
При этом он опять посмотрел на Каринэ — которая, в свою очередь, не отводила глаз от Мишки до тех пор, пока тот не сообразил, какого именно ответа от него дожидаются.
— Ничего не видел, ваше высокоблагородие.
— Побожись!
Мишка Павлов перекрестился.
— Ну, то-то же… — майор собственноручно подтянул шнуровку на телеге и тоном, не оставлявшим сомнений в полной серьезности сказанного, предупредил девушку: — Головой за него отвечаешь, красавица. И своей головой, и головою брата!
Потом вновь обернулся к Мишке Павлову и приказал:
— Никому ничего не рассказывать! Вопросов никаких не задавать. На всякий случай, отныне будете постоянно при мне, под присмотром…
Со стороны ворот послышался тревожный голос вестового — полковник срочно вызывал к себе его высокоблагородие майора Котляревского. Майор откликнулся, погрозил на прощание пальцем Мишке и Каринэ, после чего зашагал со двора мимо вытянувшихся во фрунт караульных. Спустя краткое время, он уже стоял перед крепостными воротами и с содроганием сердца рассматривал страшный подарок от неприятеля — окровавленную человеческую голову. Смерть, конечно же, обезобразила черты несчастного, однако и сейчас в нем можно было без труда признать поручика Васильева, которого отряд недосчитался вскоре после вылазки…
Подробности пленения и казни молодого офицера прояснились уже ближе к вечеру, когда с наступлением сумерек в замок вернулся Вани-юзбаши. Он был отправлен полковником с очередным поручением за день до этого — для подробной разведки персидских позиций, а также для выяснения планов и настроения неприятеля. Задача его как лазутчика облегчалась в значительной степени тем, что тридцатитысячное войско наследного принца весьма отдаленно напоминало тогда регулярную армию европейского образца. По существу, оно представляло собой плохо организованную, состоящую из десятков различных племен и народностей вооруженную массу людей — без какой-то особенной формы, без единообразия в знаках различия, без нормального представления о дисциплине, военных артикулах и уставах. Чтобы ни у кого в неприятельском лагере не вызывать подозрений, Вани-юзбаши оказалось достаточно поменьше говорить, носить высокий меховой колпак и постоянно держать на виду дорогой пистолет, кривую персидскую саблю и кинжал.
Большое количество сведений он получил от знакомых армян, оказавшихся, по каким-то причинам, в рядах неприятеля. Однако же многое, самое ценное, смог увидеть и своими собственными глазами. В частности, Вани оказался перед шатром принца именно в тот момент, когда была окончательно решена судьба храброго русского офицера Васильева. Сначала он смог увидеть только поручика, стоявшего на коленях — в мундире, но без головного убора, со связанными за спиной руками. По обе стороны от Васильева в неподвижности замерли рослые воины из полка личной гвардии Аббас-Мирзы. Вани слышал уже, что поручик попался в плен глупо, из-за нелепого случая — на обратном пути, после удачного рейда за провиантом в ночной темноте он отправился вдоль колонны назад, чтобы проверить отставших и поторопить их по мере возможности. Однако в конце концов сбился с широкой тропы, решил сократить путь, упал, ушибся…
Звать кого-то на помощь ему не позволили офицерская честь, гордость и самолюбие, свойственные молодым людям благородного происхождения. Кроме этого, мужественный поручик Васильев вполне обоснованно
