Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
От отца Василия, можно сказать, в наследство перешел к Павлову мешок со Священным Писанием и немудреной церковной утварью. Все же прочее имущество полкового лазарета составлял теперь походный медицинский саквояж, немного нащипанной корпии и несколько полос материи, которые следовало использовать для перевязок. Лазаретная повозка была разбита и разобрана по доскам на дрова, а мази и порошки, даже самого непонятного назначения, давным-давно закончились.
Впрочем, полное отсутствие медикаментов никем не воспринималось как нечто, из ряда вон выходящее. Ведь даже сам генералиссимус граф Александр Васильевич Суворов придерживался того мнения, что «минералы и ингредиенции не по солдатскому воспитанию». По его мнению, самое важное для нижних чинов — сполна и в срок получить положенное довольствие, а чистота и опрятность способствуют его здоровью намного лучше любых костоправов и лекарей. Хотя, справедливости ради, следовало бы отметить, что генералиссимус нередко грешил против истины и своего собственного военного опыта в угоду красному словцу. Например, несмотря на расхожую суворовскую фразу «Пуля — дура, штык — молодец!», сам он, в действительности, отнюдь не умалял значения стрелкового оружия в бою. Во время легендарного взятия неприступного Измаила полководец заранее расположил батальон отборных егерей таким образом, чтобы они беглым прицельным огнем надежно прикрыли штурмовые колонны, уничтожая турецких офицеров и солдат и не позволяя им по-настоящему организовать оборону.
Вообще же, отношение к Суворову в русской армии того времени вряд ли можно было назвать однозначным. И не только среди паркетных генералов или завистников. Как-то раз Мишка Павлов случайно услышал конец разговора между раненным подпоручиком князем Тумановым и зашедшим его навестить капитаном Парфеновым. Офицеры беседовали о том, что покойный генералиссимус был, конечно, великий стратег, но солдат сберегал как-то странно — в Итальянском походе, в горах из двадцатитысячного корпуса потерял более шести тысяч человек, не произведя при этом почти ни единого выстрела и не причинив неприятелю никакого ответного урона…
— Эй, цирюльник! — послышался голос Карягина. — Пошел ко мне, быстро… бриться желаю!
Ожидавший такого распоряжения Мишка тотчас подхватил медный тазик, в котором уложено было все необходимое, и устремился на башню. Спустя минуту или две, бегом преодолев ступени лестницы, он уже накидывал полковнику поверх мундира чистый белый платок. После этого Мишка достал складную бритву, доставшуюся ему в наследство от покойного учителя, кисточку, остаток мыла. Плеснул в чашку немного воды и стал густо намыливать Павлу Михайловичу подбородок и щеки.
— Извольте вот так… еще немного, ваше высокоблагородие…
Хлопот, связанных с лазаретом, за время персидской осады у Мишки Павлова заметно убавилось. Зато пришлось Мишке вспомнить о своем основном ремесле, которому он обучался у старого немца-цирюльника. Командиры отряда, полковник Карягин и майор Котляревский неукоснительно требовали от своих подчиненных заботиться не только об оружии и личной амуниции, но и себя содержать в виде опрятном, согласно военным артикулам и уставам. При бороде и с усами дозволено было ходить только проводнику, армянину Вани-юзбаши, из уважения к местным обычаям.
Но, по совести говоря, даже этой работы у Павлова было немного. Нижние чины, по традиции, обходились собственными силами — подстригали друг друга «в кружок» или брились самостоятельно, как могли и умели. Господ офицеров, по большей части, выбило в кровопролитных сражениях с неприятелем, у молодых подпоручиков и поручиков щетина почти не росла — так что брить приходилось почти исключительно самого Павла Михайловича Карягина, заместителя командира полка Котляревского, капитана Парфенова и еще одного-двух человек.
— А ну-ка, братец, сделай так, чтобы они меня видели… и чтобы я мог их видеть!
Персидский музыкант, конечно, не был обучен подавать сигналы на европейский манер. Поэтому он просто огласил окрестности замка протяжным ревом своего рожка.
— Великий воин принц Аббас-Мирза напоминает русскому полковнику Карягину… — заговорил через переводчика все тот же Мехмед из рода Каджаров, который не раз в эти дни появлялся под стенами крепости, — …напоминает русскому полковнику о том, что полковник дал честное слово сдать без боя Шах-Булах не позднее завтрашнего дня! Наследный принц готов принять капитуляцию и подтверждает свое милосердное обещание позволить русскому отряду беспрепятственно выйти из замка в любом направлении! При этом наследный принц разрешает русским забрать с собой знамена, пушки и раненых. Офицерам также разрешается иметь при себе личное оружие. Все остальное имущество, которое находится в замке, должно быть признано собственностью наследного принца и оставлено в его распоряжении!
Парламентер был несколько обескуражен непривычным видом, в котором он застал полковника Карягина — одна половина щеки уже выбрита, вторая покрыта густым слоем пены, да еще и какой-то платок на погонах…
— Зачем напоминать? — дослушав перевод, пожал плечами командир отряда.
— Ты говоришь, твой принц уже готов принять капитуляцию?
— Да, наследный принц Аббас-Мирза готов. И опять подтверждает свои обещания.
— А мы, вот, видишь ли, еще готовимся… — полковник поднял руку и поднес ее к подбородку: — Но можешь передать, что я согласен! Пускай его высочество завтра утром занимает Шах-Булах.
У Мишки Павлова от неожиданности дрогнула рука, когда ему стал окончательно понятен смысл того, что произнес Карягин.
— Эй, братец, черт тебя дери! — полковник строго посмотрел на Мишку: — Почто зеваешь? Уж не зарезать ли меня собрался прежде персиянина?
— Никак нет, ваше высокоблагородие! Виноват…
— Ну, то-то же! — Карягин отодвинул его руку с бритвой, взялся за платок и вытер со щеки остатки мыла. Потом опять взглянул на группу конных персов во главе с Мехмедом: — Ты слышал? Так и передай его высочеству. Пусть завтра утром занимает крепость!
— Хорошо! — кивнул посланник, подобрав поводья. Его скакун сегодня вел себя немного странно: тихонечко всхрапывал, и то и дело дергал острыми ушами: — Наследный принц Аббас-Мирза согласен подождать до завтра! Но не дольше…
В следующее мгновение беспокойство арабского жеребца разъяснилось.
— А это принц велел вам передать, чтобы лучше думалось!
Тяжелый кожаный мешок размером с человеческую голову, висевший перед этим у седла Мех-меда, упал на землю и перекатился к замковым воротам. Персидский музыкант, прощаясь, громко протрубил в серебряный рожок, и всадники на рысях удалились от крепости.
— Чего застыл? Ступай-ка, братец, прочь отсюда… все, достаточно! — Полковник, не обращая более внимания на Мишку, обернулся к дежурному офицеру: — Пошлите-ка проверить, что там, только осторожно!
Наверное, следовало бы предположить, что простое мальчишеское любопытство заставит Мишку остаться где-нибудь неподалеку, чтобы хоть одним глазком посмотреть на содержимое мешка, подброшенного неприятелем. Однако же, наскоро похватав свои парикмахерские принадлежности, Мишка пулей бросился вниз по каменной лестнице.
А через пару минут он уже стоял перед входом в одноэтажную каменную постройку,
