Убийство по-китайски - Анастасия Юрьевна Попандопуло
– А знаете, судари мои, что всего хуже? Всего хуже, что я от всей этой истории стою в стороне. Вы и на приеме были, и все понимаете, а мне хоть бы малую толику разъяснили.
Слова сыпались из нее горохом. Мы стянули пальто, бочком прошли в небольшую гостиную, где на столе стоял самовар, и, повинуясь указанию, сели к столу. Марфа передала мне письмо, которое Кузьма привез от дяди, и я вскрыл конверт.
– Приглашает заехать. Пишет про какие-то новые обстоятельства, которые нам будут небезынтересны, – прочитал я и пожал плечами.
Галина Григорьевна опустилась за стул против нас и сложила на груди руки, всем видом давая понять, что она никуда не уйдет, пока мы не просветим ее относительно происходящего.
– Ты пойми, сударь мой. Я ведь не из любопытства спрашиваю, просто унизительно, батюшка, в моем положении никаких сведений не иметь. Вроде как я вам чужая. Вся улица, да что… губерния уже гудит. Все ко мне с вопросами, а я… знаю не больше прочих, а ведь, считай, в центре событий. Сами подумайте, для моего самолюбия урон какой!
– Да что ж мы вам можем рассказать? Тут сами мало что знаем, – улыбнулся Самулович. – Я – действительно под подозрением. Но это все ерунда, разумеется. A posse ad esse non valet consequential, что в переводе с латыни – «возможно не значит сделано».
– Вот-вот! Я так и сказала. Только не по-латыни, конечно.
– Про убийство вы слышали. Я делал вскрытие. Игла в черепе, и, я думаю, предварительно Трушников был опоен опиатами. Возможно, опий подмешали в водку, отсюда плохой вкус, на который Трушников жаловался родным.
– Борис, – я всплеснул руками, – что ж ты молчал про опий? Как доказать?
– Да никак, Аркаша. Косвенные признаки – зрачки, бледность, потеря ориентации, вероятно, синкопальное либо коматозное состояние. К сожалению, водки для анализа не осталось – графин разбит, рюмка пуста. Однако… свое предположение считаю верным. Впрочем, Выжлов придерживается похожего мнения, поскольку пересчитывал ампулы с морфином в моем саквояже и просил дать по ним отчет.
– А ты?
– Что я? Есть и есть, а те, что использовал, – тех нет. Черт побери, морфин не так трудно достать, и не только врачу. А лауданум – вон, бери в аптеке. – Он снял пенсне, потер глаза рукой, и принялся полировать стекла. – И вообще, это все ерунда. Я бы ему просто больше морфина ввел, и все. Зачем такие сложности? Иглу в мозг. Что за странность?
– Вот! – воскликнула Галина Григорьевна, – Уж как знаете, господа, а не русский способ. У нас ведь как: или ножом бы пырнули, или яд, или задушили, скажем. Все по-человечески. А тут что? Как додуматься до такого? Русскому и в голову не придет, поверьте мне! Ничего, правда – она выплывет. Особенно если с подходом взяться.
– Так мы и решили взяться, – кивнул Самулович. – А что, Галина Григорьевна, может, действительно поможете нам?
Лицо хозяйки просияло.
– Марфа, что стоишь? Быстро к чаю все подай! А ты, Борис Михайлович, спрашивай. И не беспокойся. Я – никому. Если дело серьезное, мы с Марфой как немые будем.
– Да ничего секретного, мне сведения нужны про Варвару Тихоновну Тюльпанову.
– А что вдруг про нее? Ах да… Знаю, что она вчера учудила.
– Постойте, – перебил я их, – Борис, это ты что же, знаешь, как вчерашнюю певицу зовут? Откуда?
– Как «откуда», Аркаша? Я вчера как раз для нее свой саквояж брал. Ее как вниз увели, с ней истерика приключилась. Да ты и сам видел. Я и пошел, officium madici [17]… Вот как раз ей и накапал лауданума. Облегчение наступило не сразу, постепенно. Мы разговорились, она представилась. Так, Галина Григорьевна, что-то можете о ней рассказать?
– Могу, батюшка, очень даже могу. Все расскажу. Очень мне ее жалко всегда было. Над ней тут в городе многие смеются, еще больше осуждают. А я скажу так – не суди, да не судим будешь. Оно конечно, когда Варвара Тихоновна в силе была, она тоже людей не щадила… А все ж таки простить надо и сочувствовать. В двух словах – это из-за нее Василий Кириллович жену бросил. Варвара тогда в театре пела, танцевала. Хорошенькая была – чисто ангел. Многие на нее заглядывались. Потом они с Василием Кирилловичем вместе жили. И она, говорят, уже себя видела законной супругой. Тогда-то и стала заноситься. Ну а народ у нас такой. Не прощает, когда из грязи в князи. А еще больше, когда обратно, в грязи то есть. Но по порядку. А вы пейте, ешьте. Значит, жила она с Василием Кирилловичем. Театр – только бенефисы! Цветы корзинами. Зимой тюльпаны, розы, фиалки – что хочешь. Туалеты из Парижа. Но что-то такое уже происходило, видимо, между ними. А и то сказать, у любви век короткий. Если не в законном браке да без детей. Мужчина, он как ветер – его не удержишь. Все приедается. Я почему думаю, что кошка между ними пробежала еще раньше его женитьбы на Ольге Михайловне? Потому что выпивать стала Варвара Тихоновна и форсу уж больно много на себя напустила. То с приказчиком в лавке скандал – вроде не так ей что-то подал, то в ресторане требует, чтобы повара уволили, то девушку свою побьет… Я вот и думала тогда, что не все у них ладно. Счастливый человек так себя вести не станет. Права я? Вот и время так показало. Потому что съехал Василий Кириллович с детьми из особняка при фабрике обратно в свой дом после смерти первой своей жены, а Варвару Тихоновну с собой не взял. Вроде как «не время пока». Она тогда всем, кто ее слушать хотел, говорила, что съехал Трушников, чтобы траур по жене формально соблюсти, чтобы люди ничего не могли сказать – как будто Василия Кирилловича волновали когда сплетни. А через год, дескать, Василий сына женит и сам, конечно, Варвару Тихоновну под венец. Тогда и заживут. А уж как сложилось, вы знаете. С того дня она и пошла… Перед свадьбой, говорят, наглоталась чего-то. Врать не буду, точно не
