Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант
– Репортер уве-ерен, – по-стариковски проворчал исполняющий должность полицеймейстера. – Этого крайне мало. Нужно, чтобы и мы были твердо уверены. Но базируясь не на чьих-либо измышлениях и личной интуиции, а на фактах… – Острожский внимательно посмотрел на помощника: – И что вы намерены предпринять?
– Я намерен поговорить с трактирщиком, – ответил Розенштейн. – Может, он припомнит что-то такое, чего мы еще не знаем, и опишет этих двух «крестьян», что так красиво его облапошили.
– Если он их еще помнит, – заметил своему помощнику Острожский. – А он наверняка давно уже забыл это происшествие как позорный факт из своей бесславной коммерческой биографии.
– И все же…
– Хорошо, хорошо, – не дал договорить своему настырному помощнику Острожский. Настырность для полицианта – качество, конечно, положительное. Но для службы и ведения разыскной работы, а не для препирательства с непосредственным начальством… – Отправляйтесь к этому своему трактирщику. Только вряд ли господин Долгоруков участвовал в этой афере лично. Хотя, вполне возможно, эти двое «елдыринских крестьян» из его шайки. Если, конечно, эта афера была задумана им…
– Слушаюсь…
– И копайте, копайте дальше… – Острожский вновь внимательно и очень пристально посмотрел на своего помощника. – Случай с продажей дома на Покровской и афера с полуимпериалами и глупым трактирщиком – это лишь два эпизода из бурной, в чем я лично не сомневаюсь, деятельности Всеволода Аркадьевича Долгорукова. – Теперь Яков Викентьевич уже с надеждой посмотрел на Розенштейна и добавил: – С богом!
* * *Силантий Кузьмич Поздняков был трактирщиком сызмальства. То есть сколько себя помнил. Ну поначалу, конечно, он был не столь трактирщиком, сколь половым, приказчиком и прислугой у отца, потому как держал трактир на углу Гостинодворской и Большой Проломной именно отец. Это уж потом, опосля того как Кузьма Саввич Поздняков отдал богу душу, сделался Силантий Кузьмич полноценным и полноправным трактирщиком. Так что начинал Силантий с самых низов, и дело свое знал досконально, от мытья посуды и варки борщей до бухгалтерского товарооборота и извлечения прибылей там, где, по сути, их быть не может.
Держал трактир и дед Силантия Кузьмича, Савва Филиппович Поздняков. Вернее, не трактир, а шинок меж Сибирской заставой и приходской Варваринской церковью. Место было бойким, и мало кто из приезжающих в город миновал его после краткого стояния и проверки документов и подорожных бумаг у Сибирской заставы. Дед как раз и сколотил приличный капиталец, который последующие отпрыски рода Поздняковых весьма берегли и единственно приумножали. Так что сия коммерция была для Поздняковых делом фамильным и потомственным.
Правда, однажды Силантий Кузьмич безвозвратно утерял из фамильного капитала восемь сотен и, крепко опечалившись, хотел было даже бросить трактирное дело ко всем чертям собачьим. Это когда восемь лет назад его крепко облапошили с золотыми полуимпериалами двое мужиков-аферистов, рядившихся под забитых крестьян, якобы приехавших в город на заработки… И надо же было так опростоволоситься! Да еще один газетчик, прознав про этот позорный случай, напечатал в газете статью под названием «Редкая афера». Где и рассказал, как его обвели вокруг пальца двое мошенников. Ладно, еще фамилию его не опубликовал, а то совсем можно было бы сгореть со стыда. И как только этот «Всевидящее око» прослышал про его конфуз? Не иначе свояк рассказал, которому Силантий Кузьмич, подвыпив, пожаловался на утерю денег. Верно, свояк продал репортеру эту информацию за деньги, подлюка эдакий!
И что это он вспомнил сегодня про этот стародавний конфуз? Его давно пора было вычеркнуть из памяти, ан нет, время от времени он всплывает в мозгу, словно напоминая: будь начеку, Силантий Кузьмич, не поддавайся сомнительным соблазнам и умей отделять зерна от плевел. Доверяй, но проверяй, как говорится. Вот он и находится все время настороже, к коммерческим сделкам с «душком» даже близко не подходит и на чужое не зарится. Ибо боком все это выходит, себе дороже. А стало быть, и выгоды никакой…
* * *Странным выдался сегодняшний день. Начался он с того, что Поздняков надел исподнюю рубаху шиворот-навыворот. Если бы не жена – так бы и ходил. А носить одежу шиворот-навыворот – к большой неприятности. Потом Силантий Кузьмич оступился на крыльце и, кажется, потянул лодыжку (до сих пор побаливает, как бы не распухла). Да еще куда-то подевались обычные посетители-завсегдатаи. Будто договорились не прийти, хотя, конечно, какой у них может быть уговор! Так просто обстоятельства сложились подобным образом, что один прийти не смог, другой не захотел, а третьего не пустила супружница. И вот вам еще: в полдень заявился к нему фараон. Аж сам помощник казанского полицеймейстера господин Розенштейн. Приставучий до невозможности. Привязался: вспомните да вспомните, как выглядели те двое мужиков-«елдыринцев», что провели его на цементной крошке. А он не помнит. Не хочет вспоминать! И что за день сегодня такой?
– И все же, – помощник полицеймейстера не собирался отступать, – припомните, как выглядели эти двое.
– Да говорю же вам, не помню я, – едва не простонал, глядя на доставучего фараона, Силантий Кузьмич. – Ведь восемь годков прошло!
– Да вам надо просто поднапрячься, голубчик вы мой, – продолжал уговаривать трактирщика Розенштейн. – Память – такая штука, что никогда ничего не забывает. Просто какое-то произошедшее событие лежит у нее близко, скажем так, под рукой, а какое-то она отложила подальше. И приходится его отыскивать. Поищите, Силантий Кузьмич, прошу вас!
Вот же пристал! Говорят же ему русским языком: не помню. А он – поднапрячься просит, гад ползучий. И ему наплевать, что воспоминания эти ему, Силантию Кузьмичу, как серпом по… этому самому месту. Да и чего напрягаться, ежели все, что произошло тогда с этими проклятущими полуимпериалами, столь живо стоит в памяти, будто произошло вчера? Прав фараон: память – такая штука, которая никогда ничего напрочь не забывает…
– Ну, чего вы от меня хотите? – почти взмолился Поздняков. – И так сегодня весь день наперекосяк, так еще вы душу тянете…
– Да я совсем малого хочу! – Розенштейн почувствовал, что трактирщик начинает сдаваться… – Чтобы вы вспомнили, как выглядели те двое, так сказать крестьян, которые…
– Чего вам тут говорить, один рыжий был, а другой молодой, – ради того чтобы помощник полицеймейстера поскорее отвязался, произнес Силантий Кузьмич.
– Ну, вот видите, а говорите, что не помните, – воодушевился Николай Людвигович. – Так вы говорите: один рыжий?
– Ага.
– А один молодой? – раздумчиво спросил Розенштейн.
– Ага.
– А насколько молодой, можете сказать? – задал новый вопрос помощник полицеймейстера.
(Да отцепится он когда-нибудь?!)
– Годов семнадцать-восемнадцать, – хмуро ответил Силантий Кузьмич.
Нет, это не Долгоруков…
– А рыжему сколько, по-вашему, было тогда лет?
– За тридцать, – услышал Розенштейн ответ трактирщика.
Ага! Вот этот может быть Долгоруковым. Только перекрасившимся или надевшим парик…
– Прекрасно, – удовлетворенно кивнул Николай Людвигович. – Плотный такой, да? Среднего роста?
– Нет, – твердо ответил Силантий Кузьмич. – Вовсе не плотный. И росту явно выше среднего.
Это не Всеволод Аркадьевич Долгоруков. Хотя он мог и не участвовать в этой афере, а только придумать ее и разработать план. А непосредственно осуществляли ее люди из его шайки…
– Вот что, Силантий Кузьмич, – безапелляционном тоном произнес Розенштейн. – Вы должны будете помочь мне в одном деле.
– Каком еще деле? – недовольно спросил Поздняков, уже понимая, что ему никак не отвязаться от этого фараона, покуда тот не отстанет от него сам. А это значило исполнить все, что он попросит.
– Очень важном деле. Надо будет понаблюдать кое за кем, – не терпящим возражений тоном произнес помощник полицеймейстера.
– Вот еще! – уже по инерции, нежели по убеждению, продолжал упираться Силантий Кузьмич. – Ни за кем я не буду наблюдать.
– Будете, Силантий Кузьмич, будете, – уже поняв, что собеседник выкинул белый флаг, произнес Николай Людвигович. И добавил: – Вместе со мной, конечно. И ежели признаете в ком-либо из людей, на которых я вам укажу, человека или двух человек, что восемь лет назад облапошили вас на весьма приличные деньги, то немедленно скажете мне об этом. И все. – Розенштейн доброжелательно посмотрел на трактирщика и приветливо улыбнулся: – После вы будете свободны.
– Совсем? – затравленно глянул на полицианта Силантий Кузьмич.
– Совершенно свободны, – категоричным тоном подтвердил Розенштейн. – Ну, разве что на суде придется дать вам свидетельские показания, – еще шире улыбнулся Розенштейн какой-то змеиной улыбкой. – Так ведь это долг каждого гражданина Российской империи, не так ли?
