Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант

А пристав Мазин между тем продолжал:

– Третьего дня в сосновой рощице, прилегающей к ограде Кизической обители, монастырским сторожем был обнаружен труп хорошо одетого мужчины возрастом тридцати – тридцати пяти лет. Он лежал на спине, широко раскинув руки и ноги. Голова его была обращена в сторону Седмиозерного тракта. Тело, по показаниям сторожа, было еще теплым. Сторож немедля побежал к городовому, тот сообщил в участок, после чего был вызван я и окружной врач. При досмотре места преступления мною были найдены в полутора саженях от трупа два пыжа, сделанных из полсти и немного обожженных огнем. Врачом же были обнаружены на трупе признаки насильственной смерти, а именно две огнестрельные раны картечью из ружья в область сердца и печени…

– А как сторож обнаружил труп? – спросил Острожский.

– На дознании сторож показал, что услышал громкий звук, похожий на выстрел из ружья, – ответил пристав. – Потом еще один. Ну и… пошел, как он выразился, «глянуть».

– Хорошо, продолжайте…

– Было выяснено, что тело принадлежит потомственному почетному гражданину Гурию Борисовичу Кочемасову, надворному советнику. Его опознала жена и соседи. Что он делал в сосновой роще близ монастыря, покуда не установлено.

– А что вы сами думаете по этому поводу? – поднял на пристава взор Яков Викентьевич.

– Надо полагать, что у Кочемасова в сосновой роще была назначена встреча с неизвестным, – сказал Мазин и, немного подумав, добавил: – Или с неизвестной. Из ружья могла в него пальнуть и женщина.

– Что ж, примем это за рабочую версию, – раздумчиво произнес Острожский.

Это было скверно. Ежели и правда женщина назначила ему, своему любовнику (а кому же еще?), свидание, а потом его убила, – это рядовое бытовое преступление. «Бытовуха», как именуют подобные злодеяния молодые сотрудники, пришедшие в управу с юридического факультета Императорского университета. А за раскрытие «бытовух» чинами и орденами не жалуют.

Впрочем, это пока еще версия…

– Продолжайте…

– Ага, – энергично кивнул пристав. – Так вот… Третьего же дня труп был привезен в анатомическую клинику. Вчера днем при осмотре трупа на лбу убиенного была замечена не до конца зажившая рана, нанесенная, по предположению клинического врача, неким тупым предметом вроде бревна или деревянной дубинки…

– Интересно, – в задумчивости произнес исполняющий должность полицеймейстера.

– …Рана длиною в три четверти вершка шла по лбу сверху вниз до самой правой брови, – продолжал Мазин. – Вероятно, на него уже покушались ранее, однако никакого заявления от него не поступало…

– Выясните у жены, что она думает по поводу обоих покушений, – сказал Яков Викентьевич. – И что сам Кочемасов говорил ей по поводу раны на голове.

– Я и сам уже думал об этом, – произнес Мазин.

– А не надо думать, надо делать, – осадил пристава Острожский. – Продолжайте…

– После осмотра трупа было произведено его вскрытие, – слегка обиженным тоном продолжил Мазин. – Выявлено, что потомственный почетный гражданин Кочемасов скончался от нанесения огнестрельных смертельных ран в сердце, легкие и печень, произведенных выстрелами из ружья медной картечью. По месту расположения и по направлению ран следует предположить, что выстрелы нанесены не рукою убиенного гражданина Кочемасова, постороннею рукою в левую половину его тела и в расстоянии трех или четырех саженей от убиенного…

Пристав закончил говорить и выжидающе посмотрел на исполняющего должность полицеймейстера. Яков Викентьевич немного помолчал, а затем произнес:

– Кто в участке ведет расследование этого дела?

– Я, сам, вместе с помощником. Все-таки почетный гражданин, – ответил Мазин.

– Хорошо, – констатировал Острожский. – Опросите соседей об этой семье. Ладно они живут или не очень. Может, это его женушка так его по голове «приголубила»… Постарайтесь выяснить, кто нанес Кочемасову рану на голове, за что, и было ли это покушение на убийство или просто драка. Не исключаю, что могла быть и месть. Подумайте об этом, – Мазин едва кивнул. – Если это было неудавшееся покушение, то пули из ружья, убившие Кочемасова, будут просто продолженим задуманного и недоделанного злоумышления. Когда выясните, кто ударил его по голове, тогда найдете и убийцу…

Неглупый был человек, этот исполняющий должность полицеймейстера Яков Викентьевич Острожский. Ежели бы не завышенные амбиции и болезненное тщеславие – быть бы ему достойным полициантом. Однако зачастую нас губит собственный характер. И во всех бедах, что происходят с нами, чаще всего мы сами и виноваты…

Первый доклад Розенштейна впечатления на Острожского не произвел.

– Ну и что следует из того, что вы рассказали? – недовольно поморщившись, спросил он своего помощника, когда тот поведал ему о результатах своих изысканий. – Какую вину мы можем вменить Всеволоду Долгорукову в связи с тем, что он купил дом за тринадцать тысяч, а продал за восемьдесят? Разве что поаплодировать ему за столь удачную коммерческую операцию. Сделка ведь о купле-продаже дома законна?

– Абсолютно законна, – подтвердил Розенштейн.

– Ну, вот видите… Выходит, этого графа Тучкова никто не принуждал приобретать дом за такие сумасшедшие деньги, – недовольно глянул на своего помощника Яков Викентьевич. – Купил он дом добровольно, что и засвидетельствовано в его купчей. Никаких претензий после этого он к Долгорукову не предъявлял. К тому же теперь у него ничего и не спросишь, потому как покойники обыкновенно не отвечают на вопросы, – развел он руками. – И что мы сможем предъявить Долгорукову? – задал риторический вопрос Острожский, и сам же на него и ответил: – Да ничего!

– Мне думается, что здесь не так все просто, – позволил себе возразить начальству Николай Людвигович. – С какой стати графу Тучкову выкладывать за дом стоимостью тринадцать тысяч восемьдесят тысяч рублей?

– Ну, и с какой? – не без доли сарказма спросил Острожский.

– Если принять во внимание, кто таков был граф Тучков – а он был известнейшим коллекционером раритетных коньяков и вин, – то само собой напрашивается вопрос: а не имелось ли в доме нечто такого, что для графа представляло особый интерес?

– И что именно могло находиться в доме? – прищурился, глядя на своего помощника, исполняющий должность полицеймейстера. – Клад небось? Мебеля времен Людовика Четырнадцатого? Винный погреб со старинными винами и коньяками с двухсотлетней выдержкой?

– А вот это очень даже может быть, – серьезно заметил Острожскому на его последнюю реплику Розенштейн. – Я думаю, что винный погреб точно имелся! Но с фальшивыми винами и коньяками…

– Мысль интересная, – вынужден был согласиться со своим помощником Яков Викентьевич, немного помолчав. – Но, увы, запоздалая! Тучков мертв, и у него уже не спросишь, что за вина и коньяки были в погребе дома, купленного им за огромные деньги, фальшивые или настоящие. Поверь, Николай Людвигович, у тебя в этом деле никакой перспективы не имеется. И не трать на это время, – все равно ничего не докажешь…

– Но… – начал было помощник полицеймейстера, однако начальник прервал его, проговорив сухим и холодным тоном:

– Что еще есть у вас?

– В восьмидесятом году после Троицы двумя неизвестными лицами, выдававшими себя за крестьян, приехавшими в Казань на заработки, была проведена весьма необычная афера, – продолжил свой доклад Николай Людвигович. – Они пришли в трактир на углу улиц Гостинодворская и Большая Проломная, покушали, а потом обратились к трактирщику за советом. Мол, разбирая один дом, они нашли что-то, похожее на деньги. И спросили, показав ему заляпанный строительным раствором старинный полуимпериал, что-де это такое? Трактирщик ответил им, что это старые деньги, уже вышедшие из обращения. И спросил, много ли у них этих кругляков, на что «крестьяне» ответили, много, мол, аж два мешка. Трактирщик, загоревшись алчностью и в надежде одурачить крестьян, никогда не видевших золотых монет, предложил им купить все эти кругляки. «Крестьяне» согласились, поторговались немного и «продали» трактирщику два мешка, получив за это восемь сотен живых денег. В мешках же оказалась обычная цементная крошка…

– Откуда у вас эта информация? – поинтересовался Острожский.

Об этой афере Яков Викентьевич, кажется, слышал, но не мог припомнить, когда и от кого именно.

Розенштейн показал своему начальнику номер «Казанского биржевого листка». Острожский внимательно его прочел и посмотрел на своего помощника:

– Как я понял, трактирщик в полицию не обращался?

– Нет, – ответил Розенштейн.

– Стало быть, никакого дела по поводу данной аферы не открывалось и дознания не производилось?

– Нет, – снова так же коротко ответил Николай Людвигович. – Но репортер почти уверен, что к этому делу причастен господин Долгоруков.