Влюбленный злодей - Евгений Евгеньевич Сухов
– Прошу прощения, вы сказали: «После бала», – снова остановил я рассказ доктора. – После какого бала?
– Как, вы не знаете? – с удивлением посмотрел на меня Зиновий Федотович. – На второй день после… того, что произошло, Юлия Александровна со всем семейством отправилась на бал к губернатору. И зачем после пережитого отправляться на бал? – недоуменно посмотрел на меня мой собеседник. – Ведь совершенно невозможно, даже абсурдно после того, что случилось, предаваться веселию и беспечности. Скрывать ото всех свою боль, и физическую, и душевную, и вести себя так, будто ничего не случилось. – Доктор Мокроусов нахмурился. – Это ненамного меньшее нервное потрясение, нежели то, что было с Юлией Александровной двумя днями ранее.
– Наверное, она не могла поступить иначе, – предположил я.
– Думаю, можно было вполне сказаться больной и не пойти на этот бал, – предположил в свою очередь доктор Мокроусов.
– Может быть, – произнес я озадаченно. – Прошу прощения, что я вас опять перебил…
– Да, так вот. – Зиновий Федотович потрогал свою бородку. – Сонливое состояние сменялось раздражительностью и возбуждением, не дающим находиться на одном месте, после чего снова наступало безразличие ко всему, что ее окружало. Затем начались припадки истерии, сопровождающиеся неврозами мозговых отправлений и чувств… – Доктор Мокроусов скорбно вздохнул, печально посмотрел на меня и замолчал.
– Не могли бы вы пояснить про эти мозговые и чувственные отправления? – попросил я.
– Юлия Александровна сделалась подверженной каталепсиям, галлюцинациям, сомнамбулизму и явлениям бесчувственности, – ответил доктор Мокроусов с безнадежностью в голосе.
– А это все… лечится? – поинтересовался я.
– Как вам сказать, – задумался на время Зиновий Федотович. – Физические, а главное, душевные травмы, полученные в столь раннем, можно сказать детском, возрасте накладывают отпечаток на всю жизнь. Заболевание, полученное бедной девушкой, я затрудняюсь даже как-то назвать и произвести его классификацию… Оно может развиваться и дальше, а можно его купировать и держать, так сказать, в узде. Со временем ее болезнь может и вовсе сойти на нет. Человеческий мозг еще недостаточно изучен, увы. Что же касается душевных болезней, то мы только-только начинаем понимать суть происходящего и находить пути к их излечению. Так что ответить вам что-либо определенное я, к сожалению, не могу…
– Я вас понял. В медицине есть области, где она еще, как младенец, только учится ходить.
– Примерно так.
Поблагодарив доктора за беседу, я вышел из его кабинета и пошел коридором к выходу. По правую и левую руку от меня находились комнаты для душевнобольных. Некоторые двери были открыты, и я мог видеть, чем заняты пациентки клиники. Кто-то сидел на койке, раскачиваясь, как маятник. Кто-то восседал совершенно недвижимо, уставившись в одну точку. Кто-то ходил из угла в угол, ни на миг не останавливаясь. Особенно поразила меня женщина, которая стояла спиной к коридору и непрерывно причесывалась, смотрясь в круглое зеркальце, что держала в руке. Женщина была молода, волосы ее ниспадали едва ли не до пояса. Когда я проходил мимо ее комнаты, она посмотрела на меня через зеркальце, и на миг я увидел ее глаза. Они были безмятежны и не выражали абсолютно ничего. И если глаза – это зеркало души, то душа у этой женщины была совершенно пуста…
8. Допрос генерала Борковского
Так получилось, что я стал свидетелем утреннего рапорта городских приставов полицейских частей у полицеймейстера барона фон Таубе. Я пришел к нижегородскому полицеймейстеру с единственной целью: просить помощь в розыске лакея Борковских Григория Померанцева, пропавшего после того, как его рассчитали и с позором изгнали из дома.
Начальник нижегородской полиции познакомил меня со своим помощником по сыскной части подполковником Александром Алексеевичем Знаменским и поручил ему разрешить мой вопрос положительно.
Подполковник Знаменский оказался общительным веселым человеком, весьма тучным, с круглой, как у кота, головой. Он исполнял должность помощника полицеймейстера более десяти лет и дело свое, как мне показалось, знал до малейшей тонкости. То есть полицеймейстеры Нижнего Новгорода один за другим сменялись, а Александр Алексеевич как был начальником сыскного отделения и помощником полицеймейстера, так им и оставался.
Мы уселись со Знаменским в дальнем конце стола, и только я стал излагать главному нижегородскому сыскарю свою просьбу, как в кабинет к полицеймейстеру стали входить приставы полицейских частей города.
То ли барон фон Таубе не осмелился предложить мне, равному ему по чину, на время рапорта покинуть его кабинет, то ли не хотел держать приставов в своей приемной, дожидаясь, покуда мы со Знаменским разрешим мой вопрос. А может, нижегородский полицеймейстер желал показать перед московским гостем, то бишь мной, стиль своей работы, о чем я, вернувшись в Первопрестольную, мог бы указать в своем отчете в положительном свете…
На утренний рапорт у полицеймейстера, как обычно, прибыли приставы всех четырех полицейских частей города. Надлежало отчитаться перед Сан Санычем (так за глаза называли приставы нижегородского полицеймейстера полковника Александра Александровича барона фон Таубе) о выполнении его личных распоряжений, доложить о происшествиях на территориях своих частей и предпринятых мерах.
Кажется, самый длинный рапорт имел пристав Первой полицейской части. Краем уха я слышал, что в трактире Березина заделан, наконец, тайный ход, ведущий прямиком в бани с девками. И еще, что на Черном пруду померзли померанцевые деревья, а сам пруд, вернее, его окрестности освобождены от засилья дешевых проституток, которые гуртом перебрались в «веселые» дома на Алексеевской улице.
– Что показал санитарный осмотр дворовых территорий? – поинтересовался полицеймейстер, покосившись в мою сторону.
– На Большой Покровке, Осыпной и Малой Печерской выявлены некоторые нарушения санитарных правил и норм, согласно городового положения от одна тысяча восемьсот семидесятого года. Мною отдано домовладельцам распоряжение провести должным образом необходимые санитарные мероприятия и все выявленные недостатки непременно устранить к Рождеству, – ответил пристав, также покосившись в мою сторону.
– Не слезайте с домовладельцев, покуда они не сделают все, как должно, – заметил приставу фон Таубе. – А то они доходы с домов имеют немалые, а тратиться на благоустройство и содержание в должной чистоте домовых территорий и дворов не особо желают… Что еще имеете доложить?
– Еще в ресторане Молоткова один из гостей отказался оплатить заказ, назвавшись родственником нашего вице-губернатора. Был препровожден в участок для выяснения личности. И это. – Пристав переступил с ноги на ногу, тем самым выказав нерешительность, но все же продолжил: – Опять поступила жалоба на сыскного агента Германца в присвоении чужого имущества…
– Слышали, Александр Алексеевич? – повернулся к своему помощнику полицеймейстер Таубе, помрачнев лицом. – Окоротите вы своего сыскаря, в конце концов. Иначе нам придется выгнать его со службы с позором и волчьим билетом…
– А кто это – Германец? – шепотом поинтересовался я у Знаменского, поскольку господин полицеймейстер продолжил принимать рапорты у своих приставов.
– Михаил Германец – мещанин, возрастом сорок пять лет. Наш Ванька-каин… – Помощник пристава усмехнулся и посмотрел в сторону. – В прошлом у него четыре судимости и недоказанное соучастие в ограблении купца Бугрова. Да и нынче, как видите, своих привычек он не оставляет. И в то же время, – подполковник повернулся и посмотрел на меня вполне серьезно, – наш лучший сыскной агент.
– А сколько у вас всего агентов? – тихо спросил я.
– Четырнадцать, – так же тихо ответил подполковник Знаменский. – Трое из них – штатные, на помесячном окладе. В том числе и Михаил Германец. – Помощник полицеймейстера по сыскной части немного помолчал. – Два года назад наш губернатор его превосходительство генерал-лейтенант Павел Федорович Унтербергер едва отстоял перед Департаментом полиции финансирование сыскной части и ее агентов-сыщиков. А ведь хотели их сократить до шести единиц и, соответственно, урезать фонд их жалованья. Слава богу, Департамент полиции пошел нашему губернатору навстречу. А иначе нашей сыскной части пришлось бы тяжеленько… – Александр Алексеевич вздохнул и снова посмотрел в сторону. Эта его привычка проявлялась, похоже, когда ему было немного неловко. – Что же касается агента сыскного отделения Германца, то недавно он вместе с еще одним агентом задержали на Похвалинском съезде банду из пяти мужиков
