Влюбленный злодей - Евгений Евгеньевич Сухов
Мне ничего не оставалось, как положиться на рекомендацию Александра Алексеевича. Тем более что, когда утренний рапорт у полицеймейстера фон Таубе закончился, для разговора со мной был вызван сыскной агент Германец.
Он мне определенно понравился. Внимательные пытливые глаза, неспешность движений, продуманность ответов на вопросы, которые я ему задавал, – все указывало на человека, которому можно без тени сомнения доверить розыск пропавшего лакея Борковских. Удивительно было другое: как в этом человеке со всеми его прочими качествами, включая талант сыщика, уживалась скверная привычка присваивать чужое.
* * *
Покуда наилучший (и вороватый) нижегородский сыскной агент Михаил Германец по моему поручению разыскивал бывшего лакея Борковских Григория Померанцева, мне удалось допросить генерала Александра Юльевича и его дочь Юлию.
С генералом было все просто: я прошел в кремль, нашел здание кадетского корпуса, сказал дежурному офицеру, что мне необходимо побеседовать с генерал-майором графом Александром Юльевичем Борковским, после чего был немедленно препровожден в его приемную.
Подождав всего пару минут, я был приглашен секретарем директора кадетского корпуса в кабинет и, пройдя по ковровой дорожке к массивному резному письменному столу из красного дерева, представился плотному мужчине лет пятидесяти пяти и спросил:
– Вы можете уделить мне немного времени?
– Немного – это сколько? – в свою очередь спросил генерал.
– Полагаю, с четверть часа, не более, – ответил я.
Директор кадетского корпуса граф Борковский жестом пригласил меня присесть и сел сам, вопросительно глядя и ожидая моих вопросов с неохотою и, как мне показалось, с некоторой настороженностью. Я даже подумал, отчего это генерал если не страшится, то в достаточной степени опасается разговора? Но подходящего ответа не отыскал…
Показания графа Александра Юльевича были неточными и весьма отрывочными. Он часто ссылался на скверную память и, похоже, не кривил душой: скорбные события, произошедшие за последние несколько месяцев в его семье, вне всякого сомнения, помутили его память. Он и по сей день был потрясен случившимся, не зная, как справиться с навалившимся грузом, и за несколько прошедших месяцев постарел, верно, лет на десять…
– Негодяй Скарабеев… влез в комнату моей дочери… надругался над нею… нанес ранения, к счастью, не слишком тяжелые, и если бы не горничная Евпраксия, все могло бы закончиться гораздо хуже…
– Как ваша дочь узнала, что это был поручик Скарабеев? – задал я вопрос, который не мог не задать.
– Повязка, закрывающая его лицо, сползла. И в свете луны Юлия увидела, кто является ее мучителем…
Генерал замолчал, с трудом подавляя внутреннее негодование, готовое вот-вот вылиться наружу. А затем я услышал то, что не ожидал услышать от военного человека:
– Это позор! Это бесчестие, о котором я не могу забыть, не могу успокоиться и по сей день! Оно погубит всех моих близких, а меня безвременно сведет в могилу… – Граф Александр Юльевич прижал ладонь к левой стороне груди и шумно задышал.
– Вам плохо? Я могу как-то помочь? – обеспокоился я состоянием генерала, но он лишь вяло отмахнулся рукой, не желая развивать эту тему дальше. Мол, так, иногда со мной случается, не стоит беспокоиться, скоро все пройдет.
Через полминуты он продолжил, в его серых глазах появилась детская беззащитность. Словно у него отняли то, чем он дорожил более всего на свете…
– Скарабеев, нет, не человек, – чудовище, вырвавшееся из глубин ада. Оно воровским способом пробралось в комнату моей дочери и совершило над ней ужаснейшие непотребства и гнусности. Дочь, насколько могла, сопротивлялась, но силы были далеко не равны. Дорогая моя и кроткая Юленька! – Александр Юльевич посмотрел на меня так, что я отвел взгляд в сторону. Мне стало неловко, будто я стоял в стороне и безучастно наблюдал, как истязали его несчастную дочь… – Она для меня самое дорогое и любимое создание в жизни. Ангел чистоты и кротости, надежда и гордость родителей. А теперь! – Генерал сокрушенно покачал головой. – Кто она, если не бедный агнец, закланный подлым образом этим гнуснейшим и самым мерзопакостным из всех мерзавцев существом, назвать которого «человеком» у меня не поворачивается язык. Бедная, бедная моя Юленька…
Генерал Борковский уронил голову на грудь, и если бы на моем месте сейчас была женщина или даже мужчина, менее толстокожий, нежели я, и не занимающий должность судебного следователя по особо важным делам, то не обошлось бы без слез. Да что там говорить: даже у меня повлажнели глаза, глядя на то, как убивается по своей дочери мужественный с виду генерал. Это надо же до такой крайности довести уважаемого и заслуженного человека…
Я дал время генералу успокоиться, после чего спросил, как он нашел дочь поутру, когда он и Амалия Романовна поднялись в комнату Юлии по зову ее горничной.
– Она была в синяках и царапинах… с покусанной рукой… выглядела ужасно, – произнес Александр Юльевич с большим чувством и надрывом в голосе.
– В таком случае, зачем же она поехала на следующий день на бал? – поинтересовался я, искренне недоумевая.
– Мы все… вся наша семья получили именные приглашения от господина губернатора. Не явиться было попросту неудобно, да и нельзя по этикету… – пожал плечами генерал Борковский. – Вот Юленька и была вынуждена пойти вместе с нами. И вела себя так, будто ничего не случилось, чтобы не дать повод для разных толков и злоречий, поскольку всему городу было известно, что я прилюдно отказал поручику Скарабееву от дома. Ну и про анонимные письма, адресованные членам нашей семьи, слухи уже поползли…
– Кажется, никто на балу и не заметил состояния Юлии Александровны… – промолвил я.
– Да, вы правы, – согласно кивнул Александр Юльевич. – Юленька много танцевала, улыбалась, охотно поддерживала светские беседы, и лишь я и Амалия Романовна видели, чего это ей стоило: наша дочь находилась в сильнейшем нервном состоянии, только ценой неимоверных усилий превозмогая боль и душевные муки…
Генерал не договорил – снова уронил голову на грудь, надо полагать, скрывая увлажнившиеся глаза.
– Мужественная, однако, у вас дочь, – уважительно произнес я.
– Да, – согласился Александр Юльевич. – У вас ко мне имеются еще вопросы?
Вопросы у меня к генералу имелись. Про подметные письма, про лакея Григория Померанцева и про то, как мог забраться на второй этаж поручик Скарабеев, ведь никаких следов лестницы следствием обнаружено не было.
Но я ответил, что вопросов более не имею, и мы попрощались.
Генерала мне было попросту жаль…
9. Ночная беседа с юной графиней
Если беседа с директором кадетского корпуса генералом Борковским далась мне без особых сложностей, то с Юлией Александровной все обстояло иначе.
На следующий день после моего визита в кадетский корпус к генерал-майору Борковскому, вечером, в одиннадцатом часу, когда я уже собирался приготовляться ко сну, в дверь моего гостиничного нумера негромко постучали.
Я открыл и увидел молодого человека с внешностью трактирного полового.
– Вы господин Воловцов? – спросил он бодро.
– Он самый, – в легком недоумении ответил я.
– Собирайтесь, – безапелляционно заявил человек с внешностью трактирного полового.
– Куда? – поинтересовался я, мое легкое недоумение стало разрастаться и тяжелеть.
– К ее сиятельству Юлии Александровне Борковской, – ответил как само собой разумеющееся мой вечерний гость. – Вы же изъявляли желание с ней побеседовать, не так ли?
– Изъявлял, – ответил я.
– Ее сиятельство Юлия Александровна готова сегодня принять вас… Ровно в полночь… – заявил вечерний гость так, словно речь шла о тайнах Мадридского двора.
– Так вы новый лакей Борковских? – наконец сообразил я.
– Нет, –
