Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов
– Захар, неси свечи! – Мишарин был навеселе. – Выпьем, господа!
– Только умоляю, без витиеватых тостов! – поднял бокал Монтрэ и улыбнулся. – Знаете, господа, живу в России без малого десять лет, а все никак не привыкну… – он сделал большой глоток шампанского, – никак не привыкну к вашей традиции непременно пить за что-то.
Извольский расположился на софе, в противоположной стороне гостиной. Мишарин опустился рядом с ним и рассмеялся:
– Что же, этот пустяк – самое тяжелое для вас испытание, мой друг?
– Одно из. Сначала мне трудно давался язык, разумеется. Потом кухня, – Монтрэ задумался, – а вообще… много чего. Даже дуэльные правила.
– Хе-хе… – подкрутил ус Вагин.
– Да-да, поручик, именно! Вот объясните мне, господа: почему весь цивилизованный мир дерется на шпагах, саблях, эспадронах, – к слову, оружием, при владении которым нужно мастерство? Этому мастерству учатся годами, нанимают учителей. Лишь в России предпочитают пистолеты.
– Так ведь стреляться веселей! – хохотнул гусар.
– Мало того, – продолжал француз, – русские предпочитают дуэлировать на непристрелянных пистолетах! Идут секунданты в лавку, покупают две пары, и вечером глупый случай решает, кому умереть! Или быть покалеченным…
– Сударь, но ведь и стрелять тоже можно научиться, – вставил свое слово Валуйский.
– Вы уже стрелялись, господин корнет?
Валуйский залился краской.
– Еще не приходилось, но уверяю вас, господа…
– Тогда как человек, стрелявшийся уже трижды, позволю себе дать вам совет, молодой человек, – проговорил Монтрэ. – Не тратьте время на обучение стрельбе. Из своих пистолетов я с тридцати шагов попадаю в горлышко от бутылки. Стрелялся, как я уже имел честь доложить, трижды, со схождением. Дважды, целясь прямиком в голову, попадал с двадцати шагов в дерево позади противника, в третий раз решил не спешить и не рисковать, с пятнадцати, стреляя в грудь, угодил в ногу.
Гуревич попыхтел трубкой:
– А что же противники? Тоже промахнулись?
– Один стрелял в воздух, двое других попали. Так, легкие ранения. – Монтрэ махнул рукой и откинулся на спинку стула. – Так вот, позвольте спросить, господа, почему нельзя драться как дерется вся Европа? Ведь любая каналья имеет шансы застрелить приличного человека! И самое главное, ведь не имеет никакого значения умение владеть оружием!
– Не выходит попасть с пятнадцати шагов, так стреляйтесь через платок, Монтрэ! – расхохотался Вагин.
– Не смешно, поручик. Через платок, с завязанными глазами или рулетка – это не дело чести, это убийство! Слепой случай.
– А может быть, не случай, а провидение? – Все обернулись к Порядину, который наконец покончил с сигарой и решил вступить в разговор.
– Не вижу особой разницы, граф.
– А между тем она есть, сударь. Ведь что представляет собой дело чести? Это возможность предоставить Господу рассудить, кто прав, а кто нет. Предположим, некий весьма нелицеприятный господин в совершенстве овладел искусством фехтования. Не имея высоких моральных качеств, он по самым ничтожным предлогам раздает вызовы достойным и благородным людям и режет их как телят на бойне, простите мне это крестьянское сравнение. Это, по-вашему, цивилизованно и честно?
– Бретеры были во все времена. И в наше время они тоже есть.
– Никогда не ссылайтесь на время, мой друг, ибо мы созданы, чтобы его менять.
– Браво, граф! – Мишарин поднял свой бокал и улыбнулся.
– Красиво! – согласился Монтрэ. – Но, граф, всегда ли следует передавать в руки Господа решение вопроса об оскорбленной чести? Ведь зачастую убитым бывает и тот, кто находится в своем праве!
– Это правда! – оживился корнет. – Минувшей зимой в нашем полку был такой случай. На балу у Трубецких некто Рокотов оказывал знаки внимания одной даме… За ней ухаживал и один из офицеров нашего полка, Гунин. Они повздорили. И Рокотов публично нанес оскорбление мундиру…
– Это как? – поднял брови Монтрэ.
– Он положил руку на эполет Гунина. А когда тот попросил ее убрать, заявил, что не заметил, как испачкал об эполет ладонь, прилюдно вытерев ее платком.
Гуревич и Вагин усмехнулись.
– Да, господа, – продолжал корнет, – разумеется, Гунин вызвал Рокотова на дуэль. И был убит.
Монтрэ повернулся к Порядину.
– Что скажете?
– То же, что и говорил, – спокойно ответил граф. – Поединок – это Божий промысел. Всякий раз, когда дворянин бросает или принимает вызов, он должен понимать, что это не игра. Всякий раз дворянин ставит на кон жизнь, и не важно, как он стреляет или владеет шпагой. Всякий раз он дает Господу возможность решать, прав ли он. Именно поэтому пистолеты не пристреливают, осечка засчитывается за выстрел, а иногда заряжается лишь один пистолет.
– Воля ваша, граф. Я все равно не понимаю этого.
– Потому как вы не русский, Монтрэ! – вновь пьяно расхохотался Вагин. – Откройте-ка лучше еще шампанского!
Извольский с интересом слушал разговор. Шампанское делало свое дело: тело стало легким и голова приятно шумела.
– Кто такой этот Порядин? – вполголоса спросил он у сидящего рядом Мишарина.
– Иван Францевич? О, это весьма примечательная личность! – улыбнулся Василий. – Граф командовал лейб-гвардии драгунским полком. Сейчас, как и вы, в отставке после ранения под Прейсиш-Эйлау. В армии со времен покойного императора, участвовал во всех сражениях в Европе, даже во французском плену побывал.
Извольский усмехнулся. Предположение о гвардии оказалось верным.
– Впрочем, – продолжал Мишарин, – про плен рассказывать не любит.
– И давно вы знакомы?
– Порядина знаю с детства. Наши имения по соседству… были, если быть точным. В прошлом году граф свое продал.
Вошел денщик. Поменял в канделябрах оплывшие свечи, поставил на стол корзину с вином.
– Барин, ужинать изволите?
– Разумеется, братец! Беги в трактир к Бутову, неси перепелок, хлеба, фунта два колбасы и окорок, тот, со слезой, сам
