Запретные воспоминания - Людмила Мартова
Радецкий представлял, но сейчас эта часть корниловских воспоминаний была ему совсем неинтересна.
– Погоди, Костя, пусть лучше Михаил Евгеньевич расскажет, у него лучше получится, да и тебе второй раз не напрягаться.
Зимин покосился недовольно, но отложил ручку и начал рассказывать, видимо, понимая, что Радецкий все равно не отстанет.
В разгар скандала с продажей военных самолетов Константина Корнилова действительно не было в городе и проведывал он своих родителей нечасто. О том, что отец оказался втянут в не очень законную авантюру, из которой ему удалось выпутаться без особых потерь, но и без всяческого профита, он узнал, когда вся история была уже позади и родители на время уехали из города, отправившись погостить к родственникам под Белгород, откуда старший Корнилов был родом.
Константин отнесся к рассказу отца равнодушно. По его мнению, тот совершил глупость, за которую и был наказан самой жизнью и жадными подельниками. Имена этих самых подельников он никогда не спрашивал, о существовании где-то так и не поделенных денег не знал. Имя Ираиды Нежинской ни о чем ему не говорило, и в больнице ни с какими незнакомыми старушками он не встречался. О том, что здесь кого-то убили, он слышал, но особого интереса к сплетням не проявил, поскольку был уверен, что его это не касается.
В день, предшествующий убийству, то есть именно тогда, когда вернувшаяся из буфета Ираида Нежинская была сильно взволнована встречей с неизвестным человеком, про которого сказала своей приятельнице «надо попросить Юлю его привести», Корнилов на первый этаж не спускался и вообще из палаты не выходил. Из-за смены атмосферного давления он особенно плохо себя чувствовал и из-за сильнейшего головокружения не мог встать с кровати.
Этот факт Радецкому тут же подтвердили лечащий врач и медсестры, работавшие в отделении в тот день. Другими словами, Корнилов не врал, и Ираида Нежинская никак не могла его видеть. Ни с кем по фамилии Ветюков Корень тоже знаком не был. Вот и все, что удалось узнать у художника.
– Ладно, все понятно, – сказал Радецкий, когда Зимин перестал говорить, а Корнилов кивать в такт его словам, мол, все правильно. – На колу мочало, начинай сначала. Михаил Евгеньевич, я помню свое обещание поискать в больнице пациента Ветюкова. У меня в девять тридцать оперативка, дам задание заведующим отделениями. А пока пойду, если вы не против. Я иногда еще и работаю.
Перед тем как уйти, он зачем-то посмотрел в окно. Там, среди засыпанных снегом кустов, мелькала хрупкая фигурка в серой шубке, идущая по дорожке, аккуратно переступая ногами в изящных ботинках. Не к месту он вспомнил ракурс, в котором любовался этими ногами прошедшей ночью, и вздрогнул от реакции, которая была сейчас совсем не ко времени и не к месту.
Так, надо срочно подумать о чем-то другом. Например, о том, что владелица этих самых ног уже закончила разговор со своей домработницей и идет обратно. Наверное, ей будет неловко самой объяснять секретарше, что в комнате отдыха за его кабинетом сидит именно ее собака.
– Я пойду, – повторил он зачем-то.
– Да идите, я вас не держу, – с недоумением сказал Зимин. – За помощь в работе со списками пациентов спасибо. Я тут закончу и к вам зайду.
Часы показывали 8:40, а он еще в реанимации не был. Нельзя нарушать традиции, даже если один день ничего и не меняет. Заглянув в реанимацию и выслушав отчет заведующего, он вернулся в кабинет, собираясь, как всегда, перед первой встречей выпить кофе. Сегодня вместе с Владой. Однако она еще не вернулась, видимо, заглянув куда-то еще. Скорее всего, в гибридную операционную. В части контроля, пожалуй, она была Радецкому ровней.
Махнув рукой на кофе, который без нее было пить невкусно, он постоял минут десять, бездумно глядя в окно, в девять часов переговорил с приехавшим на встречу представителем фирмы-подрядчика, собирающейся принять участие в конкурсе на ремонт одного из отделений, и начал готовиться к планерке.
Постепенно кабинет наполнялся людьми, поэтому он предупредил секретаршу, что, когда появится Владислава Громова, ее нужно проводить в комнату отдыха, имевшую второй вход прямо из коридора, обычно запертый, вернулся за свой стол и начал приветствовать коллег, рассаживающихся по своим местам.
Ближайший час все его мысли были заняты только рабочими процессами, поскольку концентрироваться на важном и не отвлекаться на постороннее Радецкий умел, как никто другой. За все шестьдесят минут он ни разу не вспомнил о Владе, которой полагалось сидеть за стеной вместе со своей собакой. Оба вели себя тихо, замечательное качество, хоть для женщин, хоть для собак.
Когда планерка закончилась и даже задержавшиеся по частным вопросам коллеги покинули кабинет, он поспешил выпустить Владу и собаку из пусть добровольного, но все-таки заточения. Однако там был только Беня, нагло спавший в кожаном кресле и приподнявший голову при появлении Радецкого.
– И куда ушла твоя хозяйка? – спросил он собаку, которая тут же перевернулась на спину, подставляя гладкое розовое пузико, чтобы его погладили. – Проверять, как бетон заливают? Так вроде не женское это дело.
Беня сопел, активно виляя обрубком хвоста.
– Ладно, жди дальше, – велел Радецкий, – будешь хорошо себя вести, придумаю тебе какую-нибудь столовскую котлету.
Закрыв дверь, чтобы пес не вздумал сбежать, отвечай за него потом, он вышел в приемную, где уже толпились работники бухгалтерии, ибо следующей в графике значилась финансовая планерка.
– Владислава Игоревна сказала, куда пошла? – спросил он у Анечки.
– Владислава Игоревна? – удивилась та. – А, да. Вы меня предупреждали, что я должна ее провести в комнату отдыха, но она не приходила.
Радецкий почувствовал, как камнем рухнуло куда-то вниз сердце. Тревога, от которой он так легкомысленно отмахнулся, вернулась, став более острой, тянущей.
– Как не приходила? – спросил он, понимая, что секретарша не может этого знать. – Я своими глазами в окно видел, как она шла ко входу, и было это полтора часа назад.
– Ну, значит, зашла куда-то, – равнодушно пожала плечами Анечка. – К Олегу Павловичу, например, или в контрактный отдел, или в гибридную операционную. Или вообще уехала.
Вообще-то секретарша была совершенно права. Его кабинет был не единственным местом, где могла находиться Влада, у которой в
