Запретные воспоминания - Людмила Мартова
– Я могу быть понятым, – вызвался Тихомиров.
– Вам нельзя, Олег Павлович. Вы вместе с Константином Корниловым и Еленой Валуевой – наследник Нежинской, которому, после всех необходимых следственных действий, эта карточка и будет вручена.
– Что значит наследник? Ираида Сергеевна ведь не успела нам ничего отдать.
– Но, как выяснилось, успела в Москве написать завещание, которое хранится у ее нотариуса, а в нем подробно описан открытый на ее имя счет в Швейцарском национальном банке, вся сумма с которого в равных долях распределяется между вами, дочерью Сурикова и Корниловым. Собственноручно она собиралась отдать вам только карточку, которая без завещания, кстати, попросту недействительна. Так что все ваши усилия все равно были напрасны, малоуважаемый Павел Сергеевич.
Белов задрал голову и завыл. В этом было что-то настолько жуткое, что Влада двумя руками закрыла уши. Радецкий прижал ее к себе, успокаивая, защищая и, как вдруг поняла Влада, навсегда принимая на себя за нее ответственность. Она уткнулась ему в грудь и затихла.
* * *Зарево заливало небо. Оно было необычайно ярким: огненные зигзаги то и дело пронизывали ночную темноту, вспарывая грозовое небо. Ну да, это и была первая в этом году гроза, пришедшаяся на середину апреля. Восход – Радецкий скосил глаза на стоявшие на тумбочке электронные часы, которые показывали половину четвертого утра, – через полтора часа. И зарево не означает ничего тревожного.
Он проснулся от всполохов молний, потому что терпеть не мог штор и никогда их не закрывал. Он вообще не выносил никаких ограничений своей свободы, будь то введенные запреты, какие-то нелепые женские требования, задраенные люки, закрытые двери или задернутые шторы. И, несмотря на любые посягательства, всю жизнь оставался ничей. До последнего времени.
Радецкий покосился на спящую рядом женщину, сон которой совершенно не тревожили ни молнии, ни догнавший их наконец гром, и улыбнулся краешком губ, потому что всегда улыбался, когда на нее смотрел.
Он был уверен, что жизнь дана для того, чтобы получать от нее удовольствие, и черпал его большой ложкой отовсюду – из грозы за окном, хорошего фильма, удачной книги, порции суши в любимом японском ресторанчике, скорости, на которой привык гонять по трассе, занятий фитнесом, своего дома и у этой женщины, без которой теперь не представлял своей жизни.
Снизу раздалось сопение и тут же недовольное кряхтение. Кряхтел мопс Беня, а сопела проснувшаяся Фасолька, сидящая рядом с кроватью и смотрящая на хозяина с вопросом: волноваться уже или пока не стоит?
– Не стоит, – вслух заверил ее Радецкий, слез с кровати, подошел к незашторенному окну.
Очередная молния разрезала небо пополам, громыхнуло практически сразу, с задержкой в доли секунды, что означало, что его коттеджный поселок находился в самом эпицентре грозы, тут же ливануло, скрыв за водной пеленой здание бани, беседку и растущие во дворе деревья. Стучал по подоконнику первый в этом году дождь, били в стекло ветви растущей под окном яблони. Тихо сопела Влада, которая совсем ему не мешала, когда спала в его постели. Другой уровень нежности, вспомнилось ему.
Радецкий не испытывал по поводу ночной грозы никаких эмоций. Разбушевавшаяся стихия не имела к нему и к его счастью никакого отношения, однако он все стоял у окна, глядя на нее, потому что в неистовости природы было что-то завораживающее. Как и положено грозе, она довольно быстро начала уходить, унося огненные всполохи молний в сторону города. Бросив последний взгляд в окно, Радецкий снова лег в постель и тут же уснул. До звонка будильника, который каждое утро раздавался ровно в шесть, оставалось два часа.
