Незнакомец. Суровый батя для двойняшек - Регина Янтарная
Маша рассказывает с придыханием о том, какие у нее замечательные дети, какие послушные, как много занимаются. А у меня мороз по коже пробегает.
– Почему их отец так жестко обходится с ними? – спрашиваю резко. – Он их вообще любит?
Маша вздрагивает, смотрит на меня с обидой, и я понимаю, что задел больную для нее тему.
– Дима делает это из самых лучших побуждений, – встает на защиту Кутузова.
– Каких?! – вскидываюсь я.
– Чтобы Алена и Алеша были сильными морально и физически…
– Им всего четыре!
– Чтобы их никто не смел обидеть. Чтобы они умели наказывать обидчика в ответ! – распаляется Мария и гневно смотрит на меня.
Сжимаю ее коленку очень сильно, при этом смотрю в глаза.
– Жалеешь, что тебя не научили мстить обидчику? – спрашиваю в лоб.
– Очень, – честно признается Маша, и я тут же убираю руку с ее колена.
Девушка отворачивается к окну, а я смотрю в зеркало заднего вида на маленькую Машу, играющую с игрушкой.
Представить не могу, чтобы эту стрекозу кто-нибудь обидел, я бы этого козла прибил на месте!
– А знаешь, – говорю взрослой Маше, – может, это к лучшему. Нужно детей с детства приучать стоять за себя!
– Конечно, если у них нет отца, – бормочет себе под нос Маша.
– Что ты сказала?..
– Что Димы вечно нет дома, – тут же выкручивается молодая женщина с белокурой копной волос, чуть вздернутым носиком и губами, которые хочется мять и мять.
Надолго залипаю на женских губах, Маша отвечает взаимностью, залипает на моих губах в ответ.
Тело колотит от безумного желания, и я злюсь, что не могу взять женщину здесь и сейчас. Снова думаю об острове, где есть только мы двое. Нет моей службы, нет банды Маши… Мысленно снова возникает преграда в лице двойняшек. Даже, когда я просто мечтаю, всё время спотыкаюсь об них, не понимая, к какому лагерю их отнести.
Запрещаю себе думать об острове, нужно отказаться от опасной затеи – похитить жену Кутузова и дочь Угрюмова.
Сделать это очень сложно, потому что Маша сидит рядом, я ее чувствую, ощущаю, слышу.
– Приехали, – останавливаюсь около кафе, что раскинулось рядом с цирком. – Маша, любишь клоунов? – спрашиваю у малой, глядя на нее. На самом деле вопрос адресую обеим Машам.
– Лю! – кричит Машуня и хихикает. Я же впиваюсь жадно взглядом в глаза взрослой девушки, и она реагирует, сжимает мои пальцы своими так, что мне становится больно.
– Не люблю клоунов! – шепчет очень тихо. – Не люблю, когда со мной играют! Не люблю быть игрушкой в мужских руках!
Ух ты, Мария разозлилась и показала себя настоящую. Мне это нравится!
Весь воздух пропитан яростью девушки, ее энергией, ее нежеланием быть чьей-то игрушкой. При этом она хочет сделать игрушкой меня! Двойные стандарты! Мать твою! Машенька.
Сжимаю пальцы девушки в ответ. Вижу по ее расширенным зрачкам, что ей очень больно, но она не кричит. Лишь прикусывает нижнюю губу.
– Не люблю, когда из меня делают клоуна! – шиплю Марии в ушко.
– «Я тозе хочу слусать», – лепечет малая, и бьет кулачком по сидению.
– Выходим! – командую, покидая салон машины, направляюсь к задней дверце, чтобы достать из креслица Машеньку.
Мария смотрит на меня внимательно, отслеживает каждое мое движение. Когда мы с малой оказываемся рядом с ней, она улыбается.
– Чего лыбишься?
– Ты будешь хорошим отцом.
– Возможно… вот найду хорошую бабу… и стану, – с вызовом смотрю в синие уставшие глаза.
– Удачи! – бубнит себе под нос Кутузова.
– Спасибо.
Втроем отправляемся в кафе. Со стороны мы напоминаем настоящую семью. Но это не так.
Глава 36
Маша
Просидев в кафе ровно час, отправляемся в цирк. Вокруг здания цирка полным-полно людей – радостных, ярко одетых, пришедших на представление как на праздник. Я тоже чувствую подъем настроения, несмотря на то, что рядом со мной мужчина, не внушающий в данный момент безумного счастья. Стоит только бросить на него неосторожный взгляд, как он смотрит в ответ. Этот его темно-серый пристальный взгляд мне и раньше не нравился. Я его побаивалась, и каждый раз думала, что его хозяин замышляет что-то недоброе.
Дочка унаследовала серые глаза отца и мне часто достается от нее. Когда она обижается на меня, на несправедливость этого мира, я вижу в ней ее отца.
На улице еще светло, когда наша фейковое семейство, состоящее из отца, матери и дочки – Машеньки – входит в новехонькое только отремонтированное здание цирка на Цветном. В холле воздух пропитан запахом сахарной ваты, попкорна. Витает магия цирка и волшебства, та самая, от которой вмиг превращаешься в ребенка, той самой магией Бенджамина Баттлера, которая отматывает время на годы назад.
Всё моё внимание направлено на Машуню. Она огромными глазищами смотрит вокруг, открыв широко рот. При этом Мирон держит девчушку очень крепко за руку. Впрочем, стрекоза и не спешит вытащить маленькую ладошку из огромной ладони любимого дяди, ей так спокойнее. Она привыкла доверять Мирону.
Вдох-выдох. Отмечаю про себя что немного завидую. Почему всё сложилось так, а не иначе, почему не моих детей он держит сейчас за руки?!
– Вату? – Седой делает шаг в сторону, и малышка семенит за ним, не желая потеряться в этом невероятном царстве чудес.
– «Маса, смотли!» – кроха показывает мне на большого «слона», человека в костюме слона. Радостно кричит, хлопает в ладошки, пока Мир покупает нам – девочкам– вату.
– Да, лапуля, – шепчу я, наклоняясь к ней. – Это слон, игрушечный. Настоящие намного больше!
– Хочу «настоясего», – лепечет малышка с горящими от счастья глазами.
– Настоящий здесь не уместится. Понимаешь? Он слишком большой, – объясняю спокойно. Когда мои дети были маленькими, я старалась им много рассказать об этом мире. Но сейчас им четыре. Отец и Дима считают, что я слишком не опытная, у меня нет крутого образования, поэтому не могу обучать двойняшек.
Я – их мама, и я отстранена от обучения, и фактически, от воспитания. Это мне еще повезло, что детки у меня очень умные, всё понимают, хитрят. Делают, как им велит отец или гувернантка, а считают и мыслят, как я, как их настоящий отец.
– «Салик»! – выкрикивает малая, заметив яркие гелевые шары, взмывшие под потолок холла. – «Хочу»!
Переглядываемся с Мироном. Я-то опытная, понимаю, если купить сейчас шарик, то он будет нам мешать всё представление, даже если мы привяжем его к ручке кресла, это не решит проблему – будет мешать другим зрителям.
– Милая, – Мир улыбается, присаживается перед племяшкой. – Мы
