Ольга Степнова - Моя шоколадная беби
– Да, представляешь, я мечтал танцевать в Большом, а мой папа готовил мне тёплое местечко на телевидении! Папы уже пять лет, как нет в живых, а я всё сражаюсь в этом гадюшнике за место под солнцем! Другие папы, более могущественные и более живые, усаживают своих сынков в руководящие кресла. А мне… предлагают стать говорящей головой. – Сытов содрал с Лики шляпу и надел на себя. С взлохмаченной рыжей стрижкой Лика стала выглядеть ещё лучше, и это совсем добило Сытова. Почему её не берут ни возраст, ни неприятности? Он сделал вдруг ещё один давно забытый балетный пируэт – крутанулся на одной ноге вокруг своей оси. Лика снова похлопала в ладоши.
– Ты права, я должен был, наверное, хлопнуть дверью и написать заявление об уходе. Но я всегда делаю не то, что хочу. Я неудачник. Я и на тебе женился не то, чтобы из-за денег. Да лучше бы из-за денег я на тебе женился! Это было бы честнее – ну, хочет человек поправить своё благосостояние выгодным браком! Просто и по-человечески понятно. Не-ет! Моя мама очень-очень захотела, чтобы я женился именно на тебе! Ты светская львица, ты вхожа туда, куда не каждый вхож, у тебя связи, знакомства, у тебя шарм, вкус, папа – крутой чиновник, и ты как раз в очередной раз развелась. Матушке показалось, что ты мне нравишься. Впрочем, ты мне и правда нравилась, но это… не то… совсем… из-за чего женятся. Я потерял тогда очень близкого человека. И не просто потерял, я… как подлец потерял свою девушку. Я практически убил её! Знаешь, какая она была? – Сытов сделал новое па: прыжок с поворотом, и так как вес его был далеко не балетный, посуда на кухне жалобно зазвенела. – Знаешь?! – Лика отрицательно замотала головой, ещё больше разлохматив свою живописную причёску. Она включилась в молчаливую пантомиму, и Сытов вдруг подумал, что если бы не Катька, то о такой бабе можно было бы только мечтать.
– Она была темнокожей! Темнокожей девчонкой из детдома! Знаешь, это сейчас этим никого не удивишь, а тогда… тогда это был шок. Темнокожая девчонка по имени Катька. Она была чистая, честная, она умела любить меня не за то, что я известная телевизионная личность. Чёрт, я так и не успел признаться ей, что бредил балетом. Она бы меня поняла. Она бы не стала смеяться! Господи, да плясал бы я сейчас в кордебалете и растил темнокожих детей, если бы… если бы не был таким неудачником! – Сытов со всего маха, всем весом плюхнулся на стул.
– Хорошо, что ты мне всё это рассказал, – тихо сказала Лика.
– Ну да, ну да, ты тонкая, чуткая, понимающая. У тебя шарм, вкус, такт и образование, – пробормотал Сытов, глядя в пол. – А моя Катька была нянечкой в детсаду. Её дети любили. Представляешь?!
– Кит, я позвоню Ирине, чтобы она пришла сегодня пораньше и убрала разгром в спальне.
– Ты знаешь, я должен поехать на то место, где её потерял и… найти её могилу.
– Я скажу ей, что поскользнулась, стала падать, ударилась о зеркало и разбила его…
– Ведь должны же были местные жители где-то похоронить её. Я поеду туда и узнаю, всё узнаю, что произошло потом…
– Не надо чтобы прислуга знала о том, какие страсти творились здесь…
– Местные жители должны помнить эту историю… Не каждый день в деревне погибает темнокожая девушка…
– Ещё я скажу Ирине, чтобы она отнесла в химчистку твой костюм, который я облила.
– И каирскую вазу.
– Что?!
– Пусть твоя долбаная Ирина попробует склеить каирскую вазу!
Сытов захохотал от души, во всю глотку, во всю пасть, во всё горло.
Лика смотрела на него испуганно, а ведь ничто и никогда не пугало Лику.
Сытов подумал вдруг, что не бес это и не кризис.
Это наказание.
«Мы не баре, ой не баре», – напевал он себе под нос, сам наводя порядок в спальне. Он подмёл, прибрал, застелил, и даже вытер пыль, хотя не знал, как это делается. Разбитое зеркало он упаковал в старое покрывало и решил вынести его на улицу, поставить около мусорного контейнера.
– Кит, я знаю отличного психоаналитика, – жалобно протянула Лика у него за спиной.
– Вот и сходи к нему, – огрызнулся Сытов. – Надеюсь, он постарше твоего массажиста.
– Кит…
Сытов хлопнул входной дверью и пошёл на улицу, чтобы выбросить зеркало. Дверь мусоропровода оказалась открытой, и контейнер со всеми своими неприглядными внутренностями был на виду. Сытов закинул зеркало на груду мусора и уже развернулся, чтобы уйти, но взгляд зацепился за что-то необычное. Как заправский бомж, Сытов копнул мусор и вытащил на свет полиэтиленовый пакет, из которого торчали поля роскошной красной шляпы. Сытов шляпу вытащил и рассмеялся. Мистика какая-то. Шляпы преследуют его сегодня, как бездомные собаки, ищущие хозяина. Шляпа была абсолютно новая и стоила явно немалых денег. Сытов надел её на себя. В пакете оказалось ещё и платье. Тоже красное, тоже новое. Настолько новое, что сзади, на горловине, болтался пластмассовый обломок шпильки для магазинной этикетки.
Что-то в этом наборчике ему не понравилось. Что-то насторожило. Шляпа? Или то, что платье было пронзительно красным? Он вспомнил темнокожую бабу и красный «Мустанг». Оглянулся – машина стояла там, где стояла.
Сытов, не снимая шляпы, зашёл в подъезд. Пакет с платьем он зачем-то прихватил с собой. Позади он услышал визг милицейской сирены. «Опять кого-нибудь грохнули в этом чёртовом супердоме», – вяло подумал он и шагнул в лифт.
Сытов не купил путёвку в экзотическую страну. Он первый раз в жизни сделал то, что хотел: поехал в Кусково искать могилу Кэт. Почему он решил, что эта могила должна быть, он не знал, но так и представлял её себе – холмик, крест и надпись «Неизвестная темнокожая девушка». Он нарвёт полевых цветов и скажет «Прости»…
Лика тактично молчала, когда он собирал сумку – карта, галеты, фляжка с коньяком, сок, средство от комаров, шорты, чёрная майка и… зачем-то спрей для загара, ведь не зря же он его покупал.
– Кит, – сказала она, когда Сытов босыми ногами уже ловил сандалеты на пороге, – Кит, хочешь, мы организуем благотворительный фонд помощи темнокожим детям Москвы и Московской области? Брось эту дурацкую затею, не надо никуда ездить. Я придумала, как надавить на генерального! Хочешь, мы пойдём вместе в студию бального танца? Хочешь…
– Иди к чёрту, – буркнул Сытов и захлопнул за собой дверь.
Вагончика на месте не оказалось.
«Тринадцать лет прошло, – напомнил себе Сытов. – Тринадцать лет прошло, и было бы странно, если бы временное жилище шабашников осталось на своём месте». Сытов отхлебнул из фляжки коньяк. Он пять часов провёл за рулём, и в деревенской глуши считал себя вправе пить алкоголь. Иначе он просто не справится.
Жара стояла невыносимая. Какой-то настырный шмель кружил перед носом, и Сытов раздражённо махнул на него рукой. Шмель отлетел и, сменив тональность своей монотонной песни, завис над каким-то синим цветочком на длинном стебле. «Василёк это или не василёк?» – подумал Сытов.
Вот пролесок, где он оставил тогда машину. Вон тот кустик, из-за которого выскочила Катька и животом налетела на пулю. Вот место, где, корчась от боли, она упала и пыталась улыбнуться Сытову, чтобы не напугать его.
Сытов ещё отхлебнул из фляжки и прошёл немного вперёд, продираясь сквозь довольно высокую, острую как бритва, траву. А вот место, где он опустил Кэт на землю, потому что она умерла. Здесь было очень много этих синих цветочков. Васильки это или не васильки?
Сытов вздохнул полной грудью душный, горячий воздух. Очень правильно, что он сюда приехал. Нельзя было продолжать жить с чувством вины. Сытов пошёл к машине и сел за руль. Он отлично знал, что нужно делать дальше.
…Подходящая кандидатура нашлась быстро. Она бегала вокруг заброшенного колодца на окраине Кускова и озабоченно заглядывала внутрь, свешиваясь в тёмную преисподнюю почти по пояс.
– Эй, – крикнул Сытов кандидатуре, – поговорить надо!
– А мне не надо, – огрызнулся запойного вида мужик, у которого поверх старых кальсон был надет женский цветастый халат. Вид мужичка давал надежду на то, что в Кусково он проживает давно и за полтинник расскажет всё, о чём судачили местные кумушки в последние двадцать лет.
Сытов нащупал в кармане джинсов бумажник и вышел из «мерса».
– Батя, ответь мне на пару вопросов и получишь сто русских рублей.
– К едреней Фене твои вопросы, и к той же Фене твои рубли! – Мужик перегнулся через сруб колодца, оставив Сытову на обозрение свою цветасто-ситцевую задницу.
– Эй! – крикнул Сытов. – А баксы тебя устроят?
Нужно было срочно сменить «кандидатуру», но у Сытова вдруг взыграл давно забытый журналистский азарт – разговорить неразговорчивого.
– К едреней Фене твои баксы, – гулко раздалось из колодца.
– А что ты там ищешь? – Сытов решил принять участие в проблеме собеседника.
– Езжай своей дорогой, – беззлобно посоветовал мужик, выныривая из темноты на солнце и сильно щурясь. Он был точно алкаш – оплывшее лицо, мешки под глазами, отвисшие синюшные губёхи. Точно алкаш, но деньгами почему-то не брал.
