Ольга Степнова - Моя шоколадная беби
– Езжай своей дорогой, – беззлобно посоветовал мужик, выныривая из темноты на солнце и сильно щурясь. Он был точно алкаш – оплывшее лицо, мешки под глазами, отвисшие синюшные губёхи. Точно алкаш, но деньгами почему-то не брал.
– Может, тебе бутылку купить, батя? – спросил Сытов и тоже заглянул в колодец. В глаза ударила кромешная темень, в нос – затхлый запах ила.
– Я не пью. Разве не видно? – гордо заявил мужик и отпихнул Сытова от колодца.
– Видно, – согласился Сытов. Алкоголем от мужика действительно не пахло. – А что ты там потерял? – Мужик проигнорировал вопрос и снова свесился в колодец. Колодец был старый, заброшенный, вертящаяся ручка была сломана – никчёмный был колодец. Разве что только утопиться.
Сытов за шиворот выдернул мужика из тёмного жерла и рявкнул:
– Стоять! У тебя что, суицидные намерения?
Мужик, вылупив глаза, замер, и заорал вдруг на Сытова:
– А ты чё, бляха-муха, психоаналитик что ли?
Сытов опешил от такой просвещённости и неожиданно брякнул:
– Не, бляха-муха, я не психоаналитик. Мне он самому не помешает.
Мужик открыл рот, закрыл, опять открыл, но так ничего и не сказал.
– У меня, батя, очень личное дело. И очень мужское. Я к бабам с ним никак не могу, так как нужна полная конфиденциальность. Сохранение тайны. А ты – подходящая кандидатура. Я вижу.
– К едреней Фене твою конфиденциальность, – пробормотал мужик, сел на траву и свесил буйную голову между колен. – А почему это я подходящая кандидатура? – вдруг поинтересовался он и в глазах его появился искренний интерес. Сытов схватился за соломинку:
– Ты не пьёшь, – загнул он палец на руке. – Деньги просто так не берёшь, – загнул он другой палец. – Ты образованный. Знаешь, что такое психоаналитик, конфиденциальность и… кандидатура.
– Кто, – буркнул мужик.
– Что?
– Психоаналитик и кандидатура – это кто, а не что.
– Вот видишь, – похвалил Сытов, – ты мне подходишь.
– Ну, задавай вопросы, – кивнул мужик.
– Тринадцать лет назад в этой деревне была убита девушка.
– Ха. Тут каждый божий день кто-нибудь кого-нибудь убивает. Дикий народ! Пьют.
– Не перебивай. Девушка была убита из ружья одним из шабашников, которые строили тут неподалёку свинарник. И это была не обычная девушка, она была… темнокожей.
– Ну?!
– Вот и ну. Я хотел бы знать… где её похоронили. Где могила?
Мужик встал с земли, отряхнул заскорузлые, грубые руки и опять заглянул в колодец.
– Где могила? – крикнул Сытов в колодец, и гулкое, страшное эхо повторило его вопрос.
– Слушай, парень, – вынырнул мужик, – а ты случайно не тот тип, который девку эту сюда привёз? Он ведь тоже на иномарке был. Наши бабы видели. Только твой конь чёрный, а тот серебристый был.
– Нет, я не тот парень. – Сытов испугался.
– Смотри, а то статья сто двадцать пять Уголовного кодекса Российской Федерации. Оставление человека в смертельной опасности. До одного года лишения свободы.
– Нет, я не тот парень, – Сытов надвинул поглубже на глаза свою ковбойскую шляпу. – Почему оставление? Почему в опасности? Она умерла, я знаю. Где могила? Ведь где-то здесь её похоронили.
– Не хоронили её, – нырнул мужик, оставив Сытову свой зад.
– Скажи, что ты там потерял? – заорал Сытов и тоже повторил надоевший маневр, оказавшись вниз головой в тёмном тоннеле. Он забыл придержать шляпу, и она свалилась вниз, мелькнув ковбойскими, дорогими полями.
– Вот, бляха-муха! Это ты теперь потерял! – вынырнул мужик. – Шляпа-то, небось, дорогая. Я такую в столице видел, четыреста баксов стоила.
– Триста пятьдесят.
– Вот. Здрасьте вам. Теперь мои пельмешки ещё и шляпой накрыло.
– Какие такие пельмешки?! – пробормотал Сытов и снова свесился в колодец.
– Холодильник у меня дома накрылся. Подпол картошкой забит, а погреб в процессе строительства. Вот я в колодец-то свои запасы и спустил, вместо холодильника. Ведёрко привязал к верёвочке, сложил в него пельмешки, молоко, масло. Эх, бляха муха! Верёвку-то в руках не удержал! Упала верёвка. Вот и думаю теперь как задачу решить. Баба моя меня не поймёт.
– Удочка у тебя есть?
– Гениально! – радостно подпрыгнул мужик. – Гениально! Что-нибудь да на крючок поймаю! Может быть даже верёвку! А девку твою не хоронил никто. Живая она была.
– Ты что-то путаешь. Вспомни, девушка была темнокожей.
– Ничего я не путаю. Именно потому, что девушка была темнокожей. Её Степаниха нашла, в траве. Испугалась, смерть как. Говорят, потом её всей больницей районной выхаживали, кровь сдавали. Девка московской оказалась, и звали её Катька. Думали, помрёт, только выжила она, выкарабкалась, и в Москву уехала. Шабашнику тому пятнадцать лет дали, а парня, который её привёз и помирать бросил, так и не нашли.
Сытов развернулся и побежал к машине. Он мчался, уносил ноги, улепётывал, будто за ним гналась стая голодных волков. Если бы было возможно, он выпрыгнул бы из собственной шкуры и побежал впереди себя, оставив этого гнусного, ничтожного, тяжеловесного типа далеко позади. Паника хлестала его по пяткам. Паника, страх, и дикий ужас. Статья сто двадцать пятая, до одного года лишения свободы. Кэт не умерла тогда. Он ошибся, свалял дурака. Совершил преступление.
– Эй, ты мне баксы обещал! – послышалось сзади.
Сытов вдруг подумал, что этим бегством он выдаёт себя с головой. Он остановился, обернулся и, стараясь казаться спокойным, крикнул в ответ:
– У едреней Фени заберёшь свои баксы!
Сытов рванул с места не сразу, как его подмывало. Он очень не хотел, чтобы его бегство выглядело как… бегство. Сытов сидел в салоне, тупо глядя в зеркало заднего вида. Он заметил, как мужик куда-то торопливо пошёл, почти побежал, наверное, за удочкой.
Больше всего Сытов сейчас жалел, что бросил курить. Он достал из кармана маленькую плоскую фляжку и отхлебнул из неё коньяку. Подумал, и отхлебнул ещё. Иначе он не справится.
Он привык, что Катька умерла, а теперь придётся привыкать к тому, что она жива. Придётся привыкать, что он не просто негодяй, он – преступник. Сытов залпом допил свой коньяк и решил, что несмотря ни на что, нужно продолжать жить.
Это здорово, что она осталась жива. Скорее всего, уже замужем и нарожала детей. А он… он, действительно, наверное, сходит к психоаналитику, помирится с Ликой и, может… усыновит ребёнка. Баба Шура всегда говорила, что нет такого греха, который нельзя было бы искупить.
Сытов завёл мотор и поехал тихонечко через пролесок, по пыльной, плохо накатанной дороге. Вдалеке вдруг заметил знакомый, цветастый халат. Мужичок бежал в обратном направлении с длинной удочкой в руках. Сытов улыбнулся. Нужно продолжать жить. Где-то в бардачке валялся дорогой цифровой фотоаппарат. Он достал его, подождал, когда мужик закинет удочку в старый колодец, и сфотографировал забавную картинку.
Когда-нибудь он повеселит друзей. Когда они у него будут. Ведь нужно же как-то продолжать жить!
Наверное, алкоголь ударил в голову, потому что на обратном пути Сытов решил завернуть в Волынчиково, навестить могилу бабы Шуры и её избушку.
Могилу он отыскал с трудом: она заросла травой, крест провалился, перекосился, так как земля просела, и некому было этой проблемой заняться. Сытов подумал, что обязательно закажет роскошный памятник, может быть, даже построит часовенку. А пока он нарвал в лесу каких-то цветочков – жёлтых, синих, пронзительно оранжевых (про них Катька говорила «огоньки») и закидал ими то место, где была могила.
К избушке он подъехал по бездорожью со стороны поля, не заезжая в деревню, чтобы не вызывать излишнего любопытства местных жителей.
Замок был сбит, дверь открыта. Это не очень удивило Сытова. Прошло столько лет, а он ни разу не приезжал сюда. Наверняка в деревне есть свои бомжи. Несмотря на то, что солнце палило во всю, в избушке было прохладно. Наверное, потому что ставни были закрыты. Сытов со стороны сеней открыл одно окно, с трудом отодрав заржавевшие крючки. Лишившись поддержки, створки ставен перекосились, и Сытов так и оставил их висеть набекрень. Наглый дневной свет залил убогое нутро избушки. Сытов сделал шаг в комнату, присвистнул и замер.
Возле старой продавленной кровати валялись окровавленные бинты. На покосившемся некрашеном столике были вперемешку навалены лекарства, бинты и продукты: соки, хлеб, ещё какие-то пачки и пакеты. Там же стояли две оплавленный свечки и ржавый ковшик с несвежей водой на дне. В воздухе витал дух болезни, страдания, внезапного бегства и… любви на скорую руку. Грязные простыни, подушка и ветхое одеяло были так сбиты, как в одиночку их не собьёшь. Для этого нужна страсть и немножко безумия.
«Ну и вертеп», – усмехнулся про себя Сытов.
Листочек с рисунком, висевший над старой кроватью, исчез.
– Ну и вертеп, – повторил Сытов, на этот раз уже вслух.
На полу лежали какие-то «корочки». Сытов поднял и раскрыл красную книжицу. Это было удостоверение младшего лейтенанта милиции Белова Максима Викторовича. С фотографии смотрел чернявый молодой парень.
