Бессонница - Сара Пинборо
Моя ладонь, холодная, как лед, сползает с полотенца и безвольно падает на пол. Вряд ли я доживу до 2.18. Думаю, к тому времени я уже скончаюсь здесь, прямо на полу собственной кухни.
63
Кэролайн
Приблизившись к тому месту, где она рухнула на пол, я склоняюсь над ней. Даже в темноте заметно, какой неестественно бледной стала ее кожа.
– Уже недолго осталось, Эмма, – говорю я ей. – Знаешь, я вообще-то не собиралась причинять им вред. В мои изначальные планы это не входило. Я думала, тебя арестуют либо за убийство матери, либо за убийство Фиби, и на этом все. Но судьба распорядилась по-своему. Если подумать, так даже гораздо лучше. Если бы ты сама не рассказала мне о дне рождения своей матери и о том, что ты боишься повторить ее судьбу, мне бы это никогда не пришло в голову. Кое-что рассказала мне ты, а Роберт заполнил пробелы. Я сделаю все за тебя. Задушу их всех. В твой сороковой день рождения. С днем рождения, безумная Эмма.
– Тебя поймают, – ее слова едва ли громче, чем шепот.
Время нашей беседы близится к концу. Она едва способна разлепить глаза. Скоро она впадет в забытье, а затем ее ждет вечный сон. Вторая ладонь Эммы сползает с раны, и дыхание ее замедляется.
– Честно говоря, Эмма, меня это не особенно волнует. После продажи дома я останусь ни с чем. У меня много долгов по кредиткам. К тому же за эти годы я успела выместить свою злость на нескольких стариках – и не всегда так аккуратно, как могла бы. Я стала замечать некую озабоченность, когда беру новых престарелых пациентов. Когда кто-то умирает, они начинают копать… Ты ведь знаешь людей – кто ищет, тот найдет. Тюрьма для меня – лучший выход. Личное пространство. Оплаченные счета за отопление. Вытирать нужно только собственную задницу. Так что – пусть поймают.
Я вижу, как ее пальцы конвульсивно подергиваются. Она закрывает глаза. Я какое-то время прислушиваюсь. Тишина. Она не дышит. Я бросаю взгляд на таймер духовки. Время смерти – 2.16 ночи, доктор. Я поднимаюсь на ноги. Колени щелкают – да, моим суставам тюрьма тоже пойдет на пользу. Я отворачиваюсь от нее, всматриваясь вглубь дома. Пора отыскать мальчишку.
Я уже направляюсь на поиски в их нелепую гостиную, как вдруг мой взгляд останавливается на винной бутылке, которую я бросила на пол в прихожей. Рядом с ней виднеется маленькая дверца. Чулан под лестницей. Ну конечно. Куда еще мог спрятаться ребенок?
Я права. Он сидит, вжавшись в стену, прижав колени к подбородку. У меня за спиной ярко вспыхивает молния. Я наклоняю голову набок, разглядывая его из-под длинных прядей своих мокрых волос.
– Ах, вот ты где, – говорю я мягко и спокойно, словно общаюсь с одним из своих пациентов. Качнувшись назад на каблуках, я протягиваю ему руку. Он долго смотрит на нее, а потом неохотно вылезает наружу. Я улыбаюсь ему, когда он берет меня за руку. Спиной я загораживаю ему вид на кухню, в которой лежит мертвое тело его матери. Дети такие странные. Они почти всегда делают то, что им велели, невзирая насколько сами считают это неправильным. Садятся в машины к незнакомцам. Съедают конфеты. Дают кому-то взять себя за руку. Я веду его к лестнице, и он следует заа мной наверх. Ступени скрипят у нас под ногами.
– Возвращайся в кровать, – мягко говорю я. Он ничего не отвечает. Я надеваю обратно свои наушники и снова улыбаюсь.
Look, look, a candle, a book and a bell… Мне уже гораздо спокойнее.
Скоро все будет кончено.
64
Эмма
Я не умерла.
Она только что прошла мимо, ведя за руку Уилла. Я судорожно хватаю ртом воздух, делаю глубокий вдох и, перекатившись, встаю на колени. Меня захлестывает волной тошноты и боли, перед глазами угрожающе темнеет, и в этой темноте мелькают звезды. Но у меня совсем нет времени. В 2.18 она нашла моего мальчика в чулане. У меня остается четыре минуты, чтобы подняться наверх.
Мою голову заполняют воспоминания.
Согнувшись, в проеме стоит мамочка. Ее неестественно широкая улыбка виднеется из-под неряшливого занавеса волос. За ее спиной – зернистая тьма. Стоит глухая ночь. Ни она, ни я не шевелимся. Звук грозы слышен так отчетливо, словно где-то в доме открыта дверь. Сквозняк подтверждает предположение. Быть может, это задняя дверь открыта?
Вспышка молнии освещает маму. Она промокла до нитки. У нее странные глаза. Пустые. Смотрят на меня, но не видят. Они смотрят на что-то сквозь меня. Так она пугает меня еще сильнее, чем обычная «странная мамочка». Мне почти хочется, чтобы она снова начала меня трясти – тогда было бы ясно, что это моя мамочка.
Склонив голову набок, она еще какое-то время молчит, прежде чем заговорить: «Ах, вот ты где». Голос у нее мягкий. Спокойный.
«Тогда» и «сейчас» сливаются вместе. Я ползу к чулану. Они сейчас должны быть уже около его спальни. Прямо передо мной зияет чернотой распахнутая дверца чулана. Еще одно воспоминание. На этот раз – недавнее.
– Это мамочкино тайное убежище, только никому не говори. – Взгляд Уилла возвращается ко мне. – Ты тоже можешь им пользоваться, если хочешь, – говорю я. – Есть кое-что о секретах, что ты должен знать, – шепотом продолжаю я, стараясь изобразить воодушевление. – О них никому нельзя рассказывать. Даже папочке. Договорились? Оно должно быть только нашим – это убежище. Наше тайное место.
Я вползаю внутрь и хватаю старую клюшку для гольфа, а потом рывком вздергиваю себя на ноги. Так быстро, как только могу, я принимаюсь карабкаться вверх по лестнице, крепко вцепившись в перила. Взобравшись наверх, я хватаюсь за парапет. Внезапно моего слуха достигают странные звуки, исходящие с лестничной площадки.
– Мамочка… – я слышу едва различимый шепот. Хлоя лежит, распластавшись у самой стены, не в состоянии даже поднять голову. Она пытается указать мне на комнату Уилла, но мне все ясно и так. Я проживаю этот момент с тех самых пор, как мне самой было пять. Я ускоряюсь. Мне не важно, что я истекаю кровью, не важно, что я почти не чувствую ног. Я слышу, как мой сын молотит ногами по своему матрасу, и в тот же миг толчком открываю дверь его комнаты.
Рядом с кроватью,
