Жорж Сименон - Похороны месье Буве
— Кто?
— Вампирша. Разве я неправильно сказала? Женщина, которая пришла с инспектором и взломала бы все замки, если бы ее хоть на секунду оставили одну.
— Вы уверены, что прежде никогда не видели ту старую деву?
— Я знаю в этом квартале почти всех. Я ведь здесь уже сорок лет. Ее совершенно не помню.
— Она ушла пешком?
— В тапочках. Я разглядела ее тапочки. Они такие же, как мои.
— И направилась к бульвару Сен-Мишель?
— Нет. К мосту Турнель.
— А больше никто не приходил?
— Кроме старика, но тот и слова не вымолвил.
Бопер внушал ей доверие. Он совсем не походил на полицейского и, должно быть, имел внуков. Чувствовалось, что на жизнь он зарабатывает тяжелым и честным трудом. И разговаривал с ней прямо, без всяких хитростей.
— Какого старика?
— Его-то я где-то видела, похож на клошара, их тут полно в округе. Он приходил вчера вечером, почти ночью. Муж уже ушел. Он стоял прямо напротив, опершись на парапет, и глазел на дом, прямо в окна месье Буве. Я все смотрела на него и думала, перейдет он, наконец, через улицу или нет.
— Он так и не перешел?
— Нет. Ушел. Потом я видела его снова на том же месте, он перекусывал, и при нем был литровый жбан вина. Как вы думаете, оставят мне его?
— Кого?
— Да месье Буве. Я уж расстаралась, все устроила вместе с жильцами и соседями. Все проявили такую щедрость. И потом, ни с того ни с сего… Вы-то, вы как думаете, он действительно был мужем той женщины?
— Не знаю.
— Как бы там ни было, он ее бросил, правда ведь? И должен был иметь к тому причины. Не хватало еще, чтобы она и после смерти к нему приставала. Ему так хорошо там, наверху. Хотите взглянуть?
У Бопера не было времени. Ему нужно было еще дозвониться до мэрии Ланжака, он уже звонил туда, но ему не смогли ответить. Нужно было проверить еще много всего, медленно, придирчиво, как он делал все на свете, посасывая свои леденцы и качая головой с печальным видом.
— Если опять увидите старую деву или клошара, попытайтесь узнать их имена и адреса. Это могло бы нам помочь.
— Не хотите выпить чашечку кофе?
— Спасибо. У меня правило: между обедом и ужином — ничего.
Спокойный выдался вечерок для мадам Жанны. Она только перекинулась словом-другим с жильцами, пока они возвращались, рассказала им новости. В девять часов она поднялась к месье Буве, как бы пожелать ему доброй ночи. Ей было совсем не страшно оставаться наедине с покойником. Омоченной в святой воде веточкой она начертала в воздухе крест, пошевелила губами, словно что-то сказала своему жильцу.
Все было в порядке. Изловчившись, она прибила муху, севшую на косяк, а двух других так и не нашла.
Заперев дверь на ключ, она зашла к Сардо. Мальчишка уже спал, муж читал газету, жена стелила постель. Окно у них было открыто прямо в вечернюю синь.
Все окна в Париже были открыты. В некоторых кварталах люди спали на балконах, и ночью отовсюду слышались сипение и храп, точно поезда хрипели и свистели, подъезжая к вокзалам.
— Она вышла замуж за продавца старых картин. Сдается мне, у него туберкулез. Платок из сумочки достала, а я ее глаза хорошо рассмотрела и готова поклясться чем угодно, она и не думала плакать.
— Видать, если это и правда ее отец, она его знала — то маловато.
Аккордеонист вышел из дома. Мадам Жанна пошла привести себя в порядок на ночь, закрыла занавески, разделась, долго смотрела в зеркало на дыру во рту от выпавшего зуба и подумала, что надо бы, наконец, решиться сделать вставной.
Она заснула и спокойно спала до возвращения музыканта. Даже не глядя на часы, она знала, что это бывает в два-три часа.
Ей снились странные сны, в них большое место занимал месье Бопер, он вроде был ее мужем, и ей было не по себе, она спрашивала у него, как такое могло случиться, ведь она еще не вдова и Фердинанд все еще работает ночным сторожем в гараже на улице Сент-Антуан. А Бопер отвечал с улыбкой, которая совсем ему не подходила:
— Да-да!
Что «да-да»? Или это сказал аккордеонист? Она уже не помнила. Кажется, она не спала, и ей почудилось, что светящиеся стрелки будильника показывают всего час ночи.
В алькове стояла духота, это действительно была дурная ночь. Когда она проснулась уже утром, ей, Бог знает почему, показалось, что случилось что-то неприятное, что-то было неладно, и она чувствовала себя виноватой, сама не зная хорошенько в чем.
Небо было не таким безоблачным, как в предыдущие дни, легкий туман плыл прямо над Сеной, уже потянулись первые баржи.
Она вытащила мусорные баки со двора на край тротуара, вернулась приготовить кофе и причесалась, пока подогревалась вода.
Ей вечно не везло, но она никогда не жаловалась. Когда она вышла замуж за Лельяра, который в те времена служил в армии сержантом, то не знала о его эпилепсии, и он еще не пил. Он оказался никудышным мужчиной. Три раза она была беременна, и три раза на свет появлялся мертвый ребенок. В последний раз она и сама чуть не умерла, и врач посоветовал ей больше не пробовать.
Ей было за пятьдесят, но она еще не чувствовала себя старой и, хоть была маленькой и худенькой, легко перетаскивала тяжелые баки.
Она тяжело вздохнула, подумав о том, что теперь квартиру сдадут новым жильцам, и вдруг, словно что-то ее ужалило, побежала наверх.
Ей пришлось опять спуститься на первый этаж, потому что она забыла ключ, и опять подняться. Она вставила ключ в замок и не поняла, то ли, сама не заметив, уже повернула его, то ли забыла вчера запереть, — слишком уж легко открылась дверь.
Не глядя по сторонам, она прошла в гостиную, потом в спальню и сразу поняла: что-то изменилось. Тело Буве по-прежнему лежало на кровати, но как-то иначе, он был сдвинут чуть правее или левее, выше или ниже. Но сам он ворочаться не мог. Кто-то заходил. Кто-то дотрагивался до постели. На полу были перья, которые вывалились из матраца или из подушек. Она подняла голову и увидела, что печати отовсюду срезаны. Но дверцы шкафов закрыты, ящики задвинуты.
Тревога овладела ей не на шутку. Она живо выскочила на лестничную площадку, вполголоса позвала:
— Мадам Сардо!.. Мадам Сардо!..
Она забыла, что было не больше шести часов утра, и семья Сардо еще спала.
Дверь открыл муж, успевший натянуть темные брюки. Он был босой.
— К месье Буве кто-то заходил.
Вышла мадам Сардо, за ней мальчишка, казавшийся гораздо больше в ночной пижаме.
— Кто-то сорвал печати и шарил в постели.
Они вошли внутрь, озираясь и робея.
— Нужно сообщить в полицию.
Но в доме ни у кого не было телефона.
— Не сходить ли туда вам, месье Сардо?
Он быстро оделся, нахлобучил на голову кепку, а его жена тем временем тщетно пыталась снова уложить сынка спать.
— Вы не откроете ставни?
— Думаю, лучше пока ничего не трогать.
Она чувствовала себя виноватой. Вспомнив эту тяжелую ночь, она теперь была почти уверена, что открывала дверь музыканту два раза.
— Вы побудете минуточку здесь?
Она поднялась на пятый этаж и поговорила с аккордеонистом, который сперва отвечал ей через закрытую дверь.
— Извините, что беспокою. В доме произошло кое-что, и мне необходимо знать, в которому часу вы вернулись.
— Около половины третьего, мадам Жанна.
А через минуту он тоже спустился на третий этаж. Вскоре прибыл на велосипеде полицейский, за ним подоспел Сардо.
— Никто не должен входить в квартиру. Это приказ. Вы тут консьержка? Идите к себе и не впускайте в дом никого. То есть никого постороннего.
Следом за ним прибыл уже не позавчерашний инспектор, а важный толстяк, он расселся в каморке мадам Жанны и стал задавать вопросы, из которых стало ясно, что он совершенно не в курсе дела.
— Мы уже уведомили уголовную полицию. Они с минуту на минуту будут здесь.
С набережной Орфевр тоже явился не Бопер, который, должно быть, еще спал в своем домике в Пюто.
Сперва из машины вышли четверо, неся огромные фотоаппараты. Потом, спустя четверть часа, когда они были уже наверху и, ничего не стесняясь, шумели почем зря, приехали на такси еще двое.
— Вы консьержка? Проводите нас наверх.
Наконец-то! Она так бесилась, что приходится торчать здесь, внизу, пока эти люди суетятся там вокруг покойного. Когда она увидела, что они делают, кровь прилила к ее лицу.
Три окна были распахнуты настежь. Фотоаппарат, куда более громоздкий и тяжелый, чем обычно носят фотографы, стоял на треножнике.
Они вытащили из шкафа одежду месье Буве и разложили ее по комнате.
— Как он был одет, когда умер?
Она показала им на кремовую куртку и серые брюки. Едва она заглянула в спальню, крик вырвался из ее горла: с постели стащили матрасы, и тело лежало на голой кровати, без простыней и без одежды.
В углу комнаты один из полицейских сидел на стуле и вполголоса подсчитывал золотые монеты.
