Жорж Сименон - Похороны месье Буве
В дверь постучали.
— Простите, шеф, я думал, вы один.
— Входите, Люка. Это касается как раз вас. Опять новости про Буве. — Он не мог сдержать смеха. — Добавьте в список еще одно имя: Корсико! И еще одну профессию: камердинер.
— А у меня в кабинете как раз сидит человек, который знавал его в тысяча девятьсот восьмом году в Танжере, он держал там бар.
— Отыщутся и другие. И уж конечно, много женщин. Сегодня в первом часу, кстати, мне звонила мадам Лэр.
— У нее есть новости?
— Она, согласовав все со своим поверенным, решила не оспаривать брак своего брата и оставить наследство миссис Марш и ее дочери.
— Они будут судиться друг с другом.
— Скорее всего. Еще она интересовалась, когда можно устроить похороны.
— И что вы ответили?
— Когда ей угодно. У нас достаточно снимков и документов, чтобы больше не мариновать старика в железном ящике. Вы собирались сообщить консьержке?
Он не представил инспектору О'Брайена, и сотрудник Интеллидженс Сервис незаметно исчез, опять превратившись на улице в нелюдимого человека, вызывающего неприязнь у прохожих.
10
Все вышло не совсем так, как хотелось консьержке, хотя мадам Лэр деликатно уступила ей роль самого близкого покойному человека.
Прежде чем принесли гроб, консьержке хватило времени надраить до блеска и проветрить весь третий этаж. Из-за мальчугана, не пожелавшего слушать никаких уговоров, семейка Сардо все-таки отложила отъезд на день, и Сардо-старшему пришлось идти на вокзал менять билеты.
— Вам не кажется, — говорила мадам Жанна, — что богато убранная траурная комната выглядела бы довольно странно в нашем квартале? По-моему, вполне хватит полотнища на двери…
Оно висело на двери, украшенное серебряными инициалами и бахромой. Гроб был так великолепен, что мадам Жанна поменяла стеариновые свечки на восковые. Цветов, огромных букетов прислали столько, что их уже некуда было положить.
Стоял ясный денек, такой же солнечный, как и тот, когда месье Буве умер, рассматривая старинные картинки, так и оставшиеся разбросанными вокруг него на тротуаре.
Миссис Марш хотела было взять на себя все хлопоты, организовать погребение на свой вкус, но адвокат мягко разубедил ее.
Она даже приехала не первая. Вероятно, разнервничалась и потратила много времени на сборы. Когда она вышла из такси, мадам Лэр была уже в комнате покойника, куда только что зашла и семья Жерве.
Ни одна из женщин не удостоила приветствием другую. Мать и дочь стояли так, будто вовсе не знакомы, и только зять адресовал теще легкий кивок, на который она не отозвалась.
Щуплый месье Буве утопал в тяжелом гробу, заваленный цветами и венками.
Мадам Жанна, как обычно, убрала подальше башмаки Фердинанда и даже его тапочки и заставила поклясться, что из дому он никуда не выйдет, потому что однажды он уже убегал в бистро в одних носках.
Дел было по горло. Накануне вечером она купила себе новую шляпку. Ее волновало, вовремя ли приедут машины, а тут еще подъезжали люди, которых она совсем не знала, — из Рубэ и откуда-то еще. Костерманс с адвокатом, зеваки, журналисты, фотографы.
— Вы уверены, что с машинами все будет в порядке? — настойчиво приставала она к представителю похоронного бюро.
Точно в десять на лестнице послышался глухой шум, и вскоре показались служащие бюро, спускавшие гроб.
На сей раз месье Буве покидал дом навсегда, и из груди Жанны вырвалось рыдание, а стоявшая рядом с ней пожилая женщина с круглым лицом тихо заплакала.
Миссис Марш села в самую первую машину, оттолкнув распорядителя, который безуспешно пытался посадить туда ее дочь и зятя, а вот Костерманс уже сидел там вполне комфортно, не забыв затащить и Де Греефа.
— Угодно вам сесть в машину, мадам?
Мадам Лэр заколебалась, бросив взгляд на свою дочь и двух зятьев, шедших следом. Их по ошибке посадили рядом с Жерве, но она не стала протестовать. Зачем? Разве ее брат делал какие — то различия между людьми?
Тут собрались далеко не все его женщины, в его жизни было много других, включая негритянок, которым он понаделал детей.
И он бросил всех, всех без исключения. Он от всех ушел. Вся его жизнь состояла из уходов, и вот теперь настал черед последнего, который плохо удался и чуть было совсем не сорвался.
Когда приехала последняя машина, на тротуаре оставались еще трое, не споривших, кому садиться первому.
Консьержка пропустила толстую мадемуазель Бланш вперед, потом собиралась залезть сама, но передумала и сказала старичку, уже приготовившемуся так и остаться на улице:
— Теперь вы.
Он, должно быть, ждал этого приглашения, потому что был свежевыбрит, надел все чистое и даже повязал вокруг шеи какую-то черную тряпку на манер галстука.
Семья Сардо и аккордеонист ехали во второй машине.
А в этой, последней, каждый стеснялся поудобнее сесть на подушках. Мадемуазель Бланш больше не плакала.
— Надо же такое, он жил совсем рядом, а я и не знала, — вздохнула она. — Мы могли бы встретиться на улице. Правда, он бы меня не узнал, да и не захотел бы узнать, наверное…
Мадам Жанна понимающе взглянула на Профессора. В конце концов, хоть они и были последними в процессии, но только их одних, по-видимому, сам Буве хотел бы видеть на своих похоронах.
От них он не убегал. Он сам пришел к ним. Он выбрал их.
Глаза бродяги блестели еще больше, чем у консьержки; он-то хорошо знал, какой малости не хватило месье Буве, чтобы сбежать и на этот раз и присоединиться к нему на улице Мобер и на набережных.
Он был последним звеном цепи. Ехавшие впереди, которых уже не было видно, были людьми из прошлого, почти забытого времени и только по бумажкам имели отношение к покойному.
Чувствовала ли это мадемуазель Бланш? Понимала ли, что занимает место, ей не принадлежащее, что ей тоже лучше было бы ехать в машинах с пассажирами из далекого прошлого?
Слезы подступили к ее глазам, опущенная голова с бледным лицом тряслась на ухабах дороги. Великодушный Профессор сказал ей с доброй улыбкой:
— Уж я-то его знал, это точно! Уверен, он бы хотел, чтобы вы ехали с нами.
Мадам Жанна поколебалась только секунду, вытащила из сумочки носовой платок, ибо не могла видеть ничьих слез, чтобы не заплакать самой, и пробормотала глухо:
— Я тоже уверена.
Их обогнал и отрезал от кортежа какой-то красный грузовик, и почти до самого кладбища, где в часовне должна была состояться церемония отпевания, последняя машина ехала отдельно, словно участвовала в других похоронах.
