Милан Николич - Современный югославский детектив

— Господи! — воскликнул я. — Вы же взрослый, умный человек! Сообщи вы вовремя обо всем следователю, Юлиана, возможно, была бы жива и здорова! Сейчас же идите к Сенечичу!

— Сейчас же пойду, господин Равник. По правде говоря, я хотел вначале посоветоваться с вами…

Боже, как люди наивны!

Я вышел из мотеля, миновал бензоколонку и, обогнув здание справа, оказался прямо под окном своего номера. Я присел на корточки и стал внимательно изучать рыхлую, свежеперекопанную землю. «Вероятно, посажены цветы», — подумал я. Наконец я отчетливо различил следы ботинок и еще отпечаток, который могла оставить рука. Должно быть, выпрыгнув из окна, Ромео приземлился на четвереньки. Следы вели в ту сторону, откуда я пришел.

И тут я почувствовал, как кто-то похлопывает меня по спине. Подняв голову, я увидел над собой знакомое лицо: Звонко Новак из Секретариата внутренних дел Хорватии, специалист по борьбе с контрабандой наркотиков.

— Откуда вы взялись? — спросил я, выпрямляясь.

— А, это вы, Равник! — воскликнул Новак. — Что это вы ковыряетесь в земле?

— Один бедолага выпрыгнул из этого окна; я ищу, не осталось ли чего-нибудь после него. А что делаете вы?

— Осматриваю машину того бедолаги. Тоже ищу, не осталось ли после него чего-нибудь.

— Вы разговаривали с Врзичем?

— И с ним, и с Сенечичем. Сейчас опять пойду к ним, пока мои ребята занимаются машиной. Кстати, поглядим, как у них идут дела…

Я последовал за ним. «Ребята», которые демонтировали рефрижератор — а то были, несомненно, мастера своего дела, — только что сняли огромные передние колеса.

— Как-то мы обнаружили наркотики в покрышках, — сказал Новак. — А в рефрижераторе хватает мест, где можно оборудовать тайники для «товара».

Минут десять мы постояли возле автомобиля, а затем вернулись в мотель.

Я предложил Новаку зайти в гостиную познакомиться со свидетелями событий, и он охотно согласился. Здесь были все, кроме Розмари. Рядом с Чедной сидел Штраус. При взгляде на багровое лицо немца невольно возникало опасение, что его вот-вот хватит удар. За другим столом сидели Прпич и Веселица. Я подумал, что Веселицу еще не допрашивали и непонятно, почему Сенечич его не трогает. Вдруг меня охватило беспокойство. Я подошел к Штраусу и поинтересовался, где Розмари. До него как будто не дошел смысл моего вопроса, и мне пришлось повторить.

— Боже мой, это так ужасно! Боюсь, что у нее нервное потрясение. Я отправил ее наверх. Пусть примет душ, придет в себя…

— Она ушла одна?

— Я проводил ее и велел запереться.

— Ох, Чедна, ведь ты обещала позаботиться о ней, — прошептал я и позвал: — Новак, скорее за мной, может, еще не поздно!

Должно быть, мой голос прозвучал столь повелительно, что Новак последовал за мной, не говоря ни слова. Я слышал за спиной тяжелое дыхание перепуганного немца. Наверное, к нам присоединилась и Чедна.

В коридоре я побежал, быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки, и в мгновенье ока очутился у дверей номера Штрауса.

Подергал ручку. Заперто. Я позвал:

— Розмари!

Никто не откликнулся. Я изо всех сил заколотил в дверь с криком:

— Розмари, откройте, ради бога, откройте.

— Да что с вами? Вы сошли с ума? — пытался остановить меня Новак.

Я обернулся и рядом с Новаком увидел Штрауса — в его глазах был страх.

— У вас есть револьвер? Стреляйте в замок!

Новак колебался.

— Стреляйте! — Это прозвучало как приказ.

Раздался выстрел, и двери распахнулись.

В номере было темно.

Я щелкнул выключателем, и по комнате разлился свет.

На полу лежала обнаженная Розмари, а на шее у нее был шелковый шарф…

Глава четвертая

Бедная Розмари! Глядя на ее мертвое лицо, я невольно вспомнил слова Отелло:

Должна увянуть сорванная роза.Как ты свежа, пока ты на кусте![25]

Но вряд ли в этих строках заключался ответ на вопрос, кто затянул шарф на шее Ромео, Юлианы и Розмари.

Когда я зажег свет и увидел лежащую на полу обнаженную Розмари с шелковым шарфом на шее, я застыл в оцепенении. Меня охватило чувство вины. Ведь я предвидел опасность и ничего не сделал, чтобы защитить девушку от руки убийцы.

Чедна не утратила присутствия духа. Оттолкнув меня, когда я попытался ее удержать, она приблизилась к Розмари, опустилась на колени, быстро развязала узел на шарфе и прислонила ухо к груди несчастной.

Штрауса я удержал, крепко схватив за руку, и оба мы могли лишь наблюдать, как Чедна, прибегнув к искусственному дыханию, пытается вернуть к жизни Розмари.

Тем не менее Звонко Новак тихонько вытолкнул нас из комнаты и закрыл дверь.

Появились Сенечич и Джордже.

— Что здесь опять происходит? — Сенечич почти кричал. Обращаясь к едва поспевающему за ним милиционеру, приказал: — Останешься у дверей! Без моего разрешения никого не пускать! — И мне: — Проводите господина Штрауса в кабинет директора и ждите меня там!

Штраус тяжело дышал, откинувшись на спинку стула. На его лице выступили капельки пота. Он напоминал дерево, годами наливавшееся силой и соками и вдруг подрубленное. Все рухнуло, никаких надежд.

Глядя на его усеянное каплями пота лицо, я вспомнил, что и тело Розмари было покрыто капельками влаги: она, наверное, только вышла из-под душа, когда на нее напал убийца.

— Вы плохо себя чувствуете? — нарушил я молчание.

— Дайте мне, пожалуйста, воды!

Я выглянул в коридор и у дверей кабинета увидел нового милиционера. «Сенечич усилил охрану, но, к сожалению, слишком поздно», — подумал я и попросил милиционера принести стакан воды.

— Моя репутация… — произнес Штраус, вытирая с лица пот и пытаясь улыбнуться. — Что подумают обо мне дирекция, акционеры, родственники?!

— Для вашей супруги смерть дочери — тяжелая утрата!

Я ждал, как воспримет Штраус мои слова.

— Розмари! Ах! — Он заслонился рукой, будто отгонял страшное видение. — Вы тоже знаете, что она мне не дочь? — спросил он.

— Как вы сказали? — Я изобразил удивление.

— Следователь повнимательней взглянул на наши паспорта, заметил различие в фамилиях и… вот… Вашим друзьям было нетрудно вытянуть из нее все, что они хотели.

— Думаете, — осторожно спросил я, — она назвала убийцу?

— Да нет! Она не знала, кто убийца. Об этом ей нечего было сказать. А о наших отношениях они узнали. Видите ли, дорогой друг, в послевоенной Германии женщины стали легкодоступным товаром… Я познакомился с матерью Розмари в Вангене…

— С матерью вашей дочери?

— Да нет! Когда мы познакомились, Розмари уже была на свете! Отец неизвестен. Она росла, можно сказать, у меня на глазах, понимаете. Ну, и ее мать согласилась, чтобы Розмари поехала со мной…

— Вы рассказали об этом Сенечичу?

— Нет! Я полагаю, что наши взаимоотношения никак не связаны с убийствами.

— Вам известно, что Ромео побывал в комнате у вашей… у Розмари?

— Вы и об этом узнали? Ах, я старый дурак!.. Я очень рассердился на Розмари. Она упорно отрицала, что впустила его, но я-то понял… По выражению ее глаз… всегда… Ну, вы понимаете… Я просто взбесился!

— Ромео выпрыгнул в окно?

— Да.

— И вы решили объясниться с ним?

— Простите?..

— Выйдя из мотеля, вы, прежде чем отправиться в автосервис, подошли к машине Ромео…

— Не понимаю?..

— Приблизились к кабине, поднялись на подножку и затеяли объяснение с шофером!

— Вы меня видели? — осторожно поинтересовался Штраус.

— Я — нет. Но кое-кто видел и готов это подтвердить.

— О пресвятая богородица! — завопил немец, отирая с лица обильно льющийся пот.

Милиционер принес стакан воды. Штраус достал две стеклянные трубочки, вынул из каждой по таблетке и проглотил, запив водой.

— Спасибо… Все так любезны, однако ничего хорошего мне, похоже, ждать не приходится.

— Все тайное становится… — начал я.

— Да-да! Я скажу вам, мне теперь нечего терять. Действительно, я подходил к машине Ромео, я просил его оставить в покое Розмари.

— Вы повздорили?

— Ну, можно сказать и так. Ромео смеялся и оскорбил меня. Подумайте, он сказал: «Старому коту охота полакомиться цыплятинкой!» Я был в бешенстве, потянул за конец шарфа… — Он прикусил губу.

— Но, разумеется, слегка? — с невинным видом спросил я.

— Разумеется! Не собирался же я убивать его из-за этой… шлюшки. Просто хотел напомнить, что это моя «цыплятинка» и чтоб этот наглец отстал от нее…

— У вас есть свидетели, готовые подтвердить, что вы не задушили Ромео?

— Вы не лишены остроумия, приятель! — Штраус теперь держался как человек, который скинул с души тяжелый груз, поделившись своей тайной. — Должен признаться, и поверьте мне на слово: я сам себе свидетель. Клянусь вам, что, когда я ушел, Ромео был жив… — Он задумался. — Не передаст же меня следователь прокурору после нашего с вами разговора?!