Джейн Остен расследует убийство - Джессика Булл
Женщины семейства Риверс усаживаются на передней скамье, Софи и Дуглас встают перед алтарем, взявшись за руки, и отец Джейн начинает церемонию. Легко понять, от кого Джеймс унаследовал ораторский талант. Мистер Остен читает вслух одни и те же заезженные проповеди, никогда не осмеливаясь импровизировать, но невозможно не проникнуться силой его баритона. Сестры Софи перешептываются друг с другом и подпрыгивают на скамье, пока пара произносит клятвы. Когда мистер Остен объявляет Дугласа и Софи мужем и женой, даже миссис Риверс достает из ридикюля носовой платок и прикладывает его к щеке.
Джейн поражает то, как она счастлива за молодоженов. Вместо того чтобы сгорать от зависти, она тоже растрогана до слез. Ее отец был прав. Ей греет душу осознание того, что два человека хотят быть вместе и благодаря терпению, настойчивости и чистому упрямству преодолевают все препятствия социального положения и обстоятельств.
Лучшего примера и не придумать.
К сожалению, Том, похоже, не хочет связать свою жизнь с Джейн, но это не значит, что любовь не может победить все. Девушка следует за свадебной компанией на церковный двор. Небо ярко-голубое, и солнце растопило утренний иней. Клара дает Джейн горсть риса, и та с радостными возгласами присоединяется к толпе, бросая рис на молодоженов.
– Джейн? – Новоиспеченная миссис Фитцджеральд отпускает руку мужа и отводит Джейн в сторону за локоть. – Что ты здесь делаешь?
– О-о. – Джейн колеблется. Ей снова вспоминается красный амбар, где Джейн вторглась в момент личной радости Софи. – Отец позвал меня с собой в качестве свидетеля. Я не знала, что это вы с мистером Фитцджеральдом женитесь. Она понижает голос до шепота: – Поверь, я не могу подобрать слов, чтобы извиниться за поспешные выводы, и я никому не говорила…
Софи поднимает ладонь в перчатке из лайковой кожи.
– Все в порядке. Больше никаких секретов. После ареста сэра Джона за неуплату долгов и моего упорного отказа выходить замуж за мистера Харкорта мать наконец образумилась и согласилась, что будет лучше, если мы с Дугласом поженимся по-тихому и сбежим.
Джейн улыбается так широко, что у нее сводит челюсть.
– Я так рада за тебя, Софи. За вас обоих. Правда рада.
Софи улыбается, но ее каменно-серые глаза остаются настороженными.
– Спасибо, Джейн. Мы надеемся сохранить все в тайне, чтобы скандал из-за моей кратковременной помолвки с Харкортом не лишил сестер шансов на удачный брак. Мама везет их на лондонский сезон, бедняжек.
Джейн бросает взгляд на оставшихся трех сестер Риверс, мечтая, чтобы ее брачные перспективы были хотя бы наполовину такими же удачными, как у них. Чего бы она только ни отдала, чтобы провести зиму в столице, прихорашиваясь и танцуя каждый вечер! Нет лучшего лекарства, чтобы оживить слабеющее сердце.
– О Боже. Как они это перенесут?
Софи хмурится, глядя на свой костюм для верховой езды.
– Боюсь, ты считаешь меня очень невзрачной невестой?
– Я никогда не видела тебя более сияющей. – Джейн улыбается.
Софи выпрямляется. Она высоко держит голову, а ее глаза сияют уверенностью в себе. Она – женщина, которая упорно боролась за ту жизнь, о которой мечтала, и победила.
– Видишь ли, мы с Дугласом торопимся прямиком в Фалмут, чтобы успеть на корабль.
– Корабль? Вы все-таки собираетесь на Ямайку?
Софи качает головой, и с ее вуали на землю сыплются рисовые зернышки.
– Нет, в Верхнюю Канаду[59]. Место под названием Йорк. Мы хотели начать все сначала, а Дугласу предложили там должность в англиканской миссии.
– Как чудесно. – Джейн тянется к руке Софи. – Я слышала, там очень красивая природа.
Втайне Джейн не может не удивляться, как Софи добровольно уезжает от сестер. Джейн едва справляется с тем, что Кассандра находится за три графства от нее. Если б между ними лежал целый океан, Джейн утонула бы в собственном отчаянии.
С содроганием Джейн понимает, что если б она оказалась настолько глупа, чтобы сбежать с Томом до того, как они обзавелись бы домом, ее вполне могли бы отправить в Ирландию, пока он занимается своей карьерой. Джейн не смогла бы растить его детей в общежитии в Линкольнс-Инн. Если б или, скорее, когда она забеременела, жизнь с семьей Тома была бы ее единственным вариантом. Джейн способна подчиняться лишь своей властной матери. Как бы она смогла смягчить свои острые углы настолько, чтобы уживаться под одной крышей с матерью Тома, не говоря уже о его пяти сестрах?
Софи кивает, затем высвобождает пальцы из руки Джейн и возвращается к своему новоиспеченному мужу. Мистер Фитцджеральд смеется вместе с Кларой. Он обнимает Софи за плечи, крепко прижимает к себе и целует в лоб. Софи прячет лицо в лацкане его пальто.
Джейн уходит, не желая им больше мешать своим присутствием. Она пересекает церковный двор, чуть не забыв проверить могилу Зои Ренар. Вспомнив, Джейн на цыпочках подходит к этому участку, прикладывает руку к сердцу, и у нее перехватывает дыхание. Три экзотические орхидеи воткнуты через равные промежутки вдоль края земляного холмика. Причудливые кремово-белые цветы испещрены коричневато-фиолетовыми пятнами – цвета запекшейся крови.
Ледяная дрожь пробегает по телу Джейн. В Хэмпшире есть только одно место, где, насколько ей известно, растут экзотические орхидеи: оранжерея в Дин-хаусе.
Сэр Джон не мог оставить цветы, так как его забрали в Маршалси. Леди Харкорт редко выходит из дома, и, если б она это сделала, Джейн или ее родные услышали бы из дома священника приближение кареты. Миссис Твистлтон вряд ли придет одна ночью. От Дина до Стивентона довольно далеко, и, насколько известно Джейн, миссис Твистлтон не ездит верхом. Ни какая другая служанка не осмелилась бы срезать такие редкие и дорогие цветы.
Это наверняка Джонатан Харкорт.
Более того, это было бы в точности в духе Джонатана с его художественными наклонностями – каждый день выбирать три самых совершенных цветка из своей оранжереи. Мысленным взором Джейн видит, как он рассматривает ряды растений, выстроившихся вдоль полок в терракотовых горшках, выбирая самые лучшие экземпляры. Затем сравнивает каждый цветок по глубине окраски и проверяет каждый лепесток на наличие дефектов, прежде чем отрезать выбранный бутон от стебля острыми серебряными ножницами.
Длинными белыми пальцами художника Джонатан наверняка заворачивал свое подношение в носовой платок и засовывал в карман, стараясь не раздавить нежные цветы. Затем,
