Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Обычно он возвращался часов в шесть вечера и был уже более-менее пьян. Вечер проходил по-разному, это зависело от того, как прошел его день, как он себя чувствовал или сколько надо было платить по квитанциям. Он мог не обращать на меня внимания, не интересоваться, как у меня дела, рассказывать истории из своей молодости, которые я благоговейно слушал. Иногда, в лучшие дни, он даже меня обнимал.
Но он мог и наброситься на меня. Отстегать плеткой или ремнем. Избить кулаками или ногами. Умолять остановиться было бессмысленно, и я давно уже перед ним не унижался. Я молча сносил побои и ждал, когда стану сильнее его. Если доживу. Потому что он мог прикончить меня раньше.
Когда он меня наказывал, то часто на следующий день я, в свою очередь, измывался над каким-нибудь пацаненком в школе. Но всегда так, чтобы меня не застукали. Я нападал на того, кто, как я знал, не побежит на меня жаловаться.
Однажды вечером в ноябре я делал уроки на кухне, когда вернулся Даркави. Как только я увидел выражение его лица, то понял, что вечер будет непростым. Черная злоба горела у него в глазах, обычно таких же светлых, как мои.
Он подошел, сделал вид, что смотрит в тетрадь. Ему был нужен предлог, что-нибудь, чтобы спустить пружину. Чтобы была причина сорваться.
– Добрый вечер, папа, – сказал я, поднимая голову.
– Почему уроки еще не сделаны?
– Много задали.
– А вот я думаю, что ты просто шатался по улицам со своими дружками!
– Нет, папа, я из школы сразу домой пошел.
«Нет» говорить было нельзя. Он сдернул меня со стула и потащил в комнату. Мать даже не пыталась вступиться. Да это было бы и бесполезно.
Но мне было бы легче.
Он закрыл дверь, и я стал ждать наказания, которое не заслужил. Он начал хлестать меня по щекам, потом ударил кулаком в живот. Когда я упал, продолжал избивать меня ногами.
Я уже не мог подняться, поэтому он поволок меня к шкафу, который находился в глубине коридора. И запер меня там на два дня.
Обычно он старался не сильно бить меня по лицу, чтобы в школе не возникло вопросов. В этот раз мне пришлось провести дома неделю, потому что мою левую щеку сильно раздуло.
Когда я возвращался в класс с синяками, то врал, что упал или ударился. Однажды мать вызвали к учителю, и та солгала, что я очень рассеянный и драчливый, поэтому часто прихожу с улицы с синяками на лице и шее. Тела же никто никогда не видел, потому что родители устраивали все так, чтобы я пропускал школьные медосмотры.
После этого случая со шкафом что-то во мне изменилось. Я провел два дня и две ночи в темноте, мне хотелось есть, пить, все болело. И это заставило меня задуматься.
На перемене в школьном дворе я превращался в настоящего тирана. Умного тирана, которого почти никогда нельзя было поймать с поличным. Я отбирал деньги, бил, унижал.
Мстил.
По дороге в школу я забавлялся тем, что пробивал шины, разбивал зеркала на машинах. Обзывал прохожих, рисовал на стенах домов. В магазинах воровал что попало, а потом стал работать «по-крупному». Начал красть кошельки, вырывать из рук сумки. На эти деньги я покупал себе сигареты и стал курить, когда мне еще не было и одиннадцати лет.
Я делал все, чтобы заслужить отцовские побои.
Даркави сам не знал, что теперь у него были все причины меня бить.
79
Выл ветер. Издаваемые им жуткие звуки были похожи на вой изголодавшихся волков.
Уже стояла глубокая ночь, но они все еще сидели в столовой.
Она у камина рядом с псом, жутким, но добрым.
Он в кресле, с открытой книжкой.
Как будто отец с дочкой проводят спокойный вечерок у камелька.
Вот только эти двое следили друг за другом. Задавали себе тысячу вопросов.
Она поднялась, чтобы пойти в кухню выпить воды. Габриэль пристально посмотрел ей в глаза. Она уже показала, на что способна.
Она вернулась в гостиную, остановилась у книжных полок.
– Если хочешь почитать, пожалуйста, – предложил Габриэль.
Она открыла стеклянную дверцу. Немного помедлила и взяла какой-то роман, рассматривая обложку.
– Хороший, – сказал Габриэль.
– Я… Странно, но мне кажется, что я его уже где-то видела, – прошептала девушка.
– Может быть, читала.
– Может быть.
Она покачала головой, держа книгу в руках:
– Как такое может быть, что я ничего не помню?
Габриэль пожал плечами:
– Частичная потеря памяти. Из-за сотрясения мозга, вероятнее всего. Если только это не защитная реакция.
– «Защитная реакция»?! – удивилась она.
– Скажем так, некоторые воспоминания могут быть очень болезненными, поэтому твой мозг, вероятно, решил пока что отложить их в долгий ящик. Как будто ты набрасываешь покрывало на то, чего не хочешь видеть… Что-то вроде самозащиты.
– Понятно… Вам бы понравилось, если бы подобное произошло с вами?
Он удивился и чуть помедлил с ответом.
– Мне еще так не везло.
– И не жалейте. Без прошлого жить очень страшно…
– Хочется верить, – сказал Габриэль и положил свою книгу на подлокотник кресла.
– Иногда мне кажется, что я песчинка, затерянная в пустыне. Не за что уцепиться, ни одного воспоминания не осталось, ни плохого, ни хорошего… Ничего, чтобы снова начать жить.
– Тебе страшно?
– Ужасно страшно! А вдруг… память никогда не вернется?
– Это редко бывает, – успокоил ее Габриэль.
Она опять села на толстый ковер у камина и положила книгу на колени. Но в этот раз она повернулась к Габриэлю лицом:
– Чего вы от меня ждете?
Он еще больше удивился и закурил, чтобы скрыть волнение.
– Ничего не жду, – ответил он. – Я тебя сюда не звал, прошу заметить.
– Я знаю, но… Раз вы меня не убили, значит у вас на то есть причины, нет?
Габриэль поднялся, и она чуть откинулась назад.
– Думаю, пора спать, – сказал он.
Она забралась под одеяло и решила не выключать лампу. Он не приковал ее, и она впервые уснет свободной.
«Свободной»… Несмотря на решетки на окнах и на крепко запертую дверь.
Быть может, этот мужчина и не чудовище вовсе. Просто нервный и потерянный человек.
Она взяла роман, который принесла с собой, и снова посмотрела на обложку. Эти цвета, эта иллюстрация… Все ей было знакомо, но она не знала откуда.
Она положила голову на подушку и сразу уснула,
