Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Он сдерживается, и мы едем дальше. Он помогает мне донести сумки и берет из холодильника пиво.
– Тебе вредно столько пить! – говорю я машинально.
Я не успеваю оглянуться, как падаю от удара на пол. У меня все плывет перед глазами, голова становится как чугунная. Изри нависает надо мной и яростно на меня смотрит.
– Изри, хватит! Из!
Я сворачиваюсь калачиком на полу, пытаясь защититься, и закрываю лицо руками.
– Ты мне еще будешь указывать, что делать? – орет Изри. – ТЫ?
Он кидает в меня пиво, попадает в голову, и я откидываюсь назад. Потом он выходит из кухни, а я пытаюсь встать на ноги, хватаясь за коврик. Как только я выпрямляюсь, к горлу подступает тошнота и меня вырывает в раковину. Смесью желчи и крови. Мне кажется, что у меня сейчас лопнет голова, что мозг раздулся и ему не хватает места в черепной коробке. Я стою, склонившись над раковиной, и считаю капли крови, которые капают из носа и изо рта. На голове рана, из которой тоже стекает по шее кровь. Я еле иду в ванную комнату и по пути вижу, что Изри сидит в прострации на ступеньках террасы. Я прохожу половину коридора, у меня снова кружится голова, накатывает тошнота, и я снова падаю. Несколько секунд спустя прихожу в себя, но не могу пошевелиться, как будто меня пригвоздили к полу. Я вижу сквозь дымку, как надо мной склоняется Изри:
– Тама? Ты меня слышишь?
– Мне… плохо… голова…
Изри берет меня на руки и несет на кровать. Потом бежит в ванную и возвращается с мокрым полотенцем. Вытирает мне лицо, а я стону от боли.
Вдруг он падает на колени. И начинает рыдать. Тогда я прижимаю его к себе, обнимаю из последних сил.
– Прости, – шепчет он. – Прости, Тама…
– Ничего, любимый, не волнуйся…
* * *
Я возвращался из школы, нес ранец. Мы тогда еще жили в Монпелье. Мне недавно исполнилось семь лет, я перешел во второй класс.
Школа для меня стала убежищем, пристанищем. Когда я ходил на уроки, родители оставались где-то далеко. Из-за этого в школу меня тянуло особенно. Но там у меня были не только друзья. Один мальчик из нашего класса на дух меня не переносил, не знаю почему. Я забыл его имя, но лицо помню.
В тот вечер я возвращался домой, не торопился (на обратном пути я всегда выбирал самую дальнюю дорогу), когда он подкараулил меня вместе с двумя ребятами постарше. Сначала они меня толкнули, стали обзывать. Потом решили сорвать ранец. Я сопротивлялся, и тогда они меня избили и забрали, что могли.
Когда я вернулся в наш старенький домик, отец сидел у телевизора. Он был на пособии по безработице и целыми днями смотрел дурацкие передачи или пил кофе в кофейне. Даркави не мог больше работать, потому что повредил на заводе ногу. Пенсию по инвалидности назначили небольшую, ее только-только хватало на выпивку.
Он увидел, что у меня разбито лицо, увидел, что я плачу, и стал задавать вопросы. Всхлипывая, я сказал, что меня избили и украли все вещи.
– Почему ты не защищался, Изри?
– Я пытался, папа. Пытался. Но они были старше.
– Хватит реветь, как девчонка!
Я хотел, чтобы он меня обнял. Чтобы успокоил, ободрил. Мне так это было нужно…
Вместо этого он сказал, что не может пустить дело на самотек, а то я превращусь в тряпку. Взял кожаный ремень из шкафа в прихожей и долго меня бил, методично, без единой эмоции. Его взгляд ничего не выражал. Порой в его глазах проскальзывали ненависть, сумасшествие, ярость и отчаяние. Но в тот вечер в них не было ничего.
Он бил меня, пока я не потерял сознание. Когда я очнулся, то понял, что он запер меня в старом сарае за домом. Мрачном месте, полном пауков и пыли. Отец раздел меня и привязал к верстаку. Сначала мне было жарко от побоев. Но скоро я начал дрожать и стучать зубами.
Я слышал, как мама просила меня выпустить. А отец отвечал, что сделает из меня мужчину.
Я провел в сарае всю ночь. Даркави, наверное, пил, как обычно, но Межда не пришла, чтобы меня освободить, не пришла меня успокоить. Пробежала крыса, понюхала мои ноги и убежала.
Мне было страшно и одиноко, ночь казалась бесконечной.
С той поры страх и одиночество меня не отпускают.
Сегодня я смотрю на Таму и вижу, кем я стал.
Во что превратил меня отец.
Я смотрю на Таму и говорю себе, что Даркави виноват не во всем. Что думать обратное было бы проще. Проще и спокойнее…
Я смотрю на Таму и надеюсь, что ее вера в меня сможет помочь мне снова начать себя уважать. Что ее любовь придаст мне сил, что я стану мужчиной. Настоящим мужчиной.
Который не будет каждую секунду бояться потерять все, что у него есть.
78
Когда Васила смотрит на меня, сердце мое успокаивается. Когда ее руки, познавшие тяжелый труд и холод, гладят меня по щеке, мои раны затягиваются. Когда она своим грубоватым голосом рассказывает о моей родине, о которой я ничего не знаю, мои страхи улетучиваются. Когда она улыбается тому, что я говорю, жизнь мне кажется прекрасной.
Простой и прекрасной, как Васила.
Вчера Изри приготовил мне сюрприз. Он собрал чемоданы и после завтрака сказал: «Едем!» Я сразу поняла, что мы проведем несколько дней у бабушки, и меня охватила легкость. В машине я положила голову ему на плечо и руку на колено.
Июнь наступил как-то слишком быстро. Засушливое лето вершит свои законы на юге Франции. Изри нежен и очень внимателен. Он помирился с Маню, они снова начали работать вместе. Он расслаблен, весел и влюблен. Он такой, каким мне нравится.
У меня на лице еще не совсем прошли следы от его последнего приступа ярости, но я притворяюсь, что ничего не случилось. Каждое утро я смотрю на себя в зеркало и не замечаю их, как будто их нет.
Во второй половине дня мы с Изри долго гуляли в лесу около фермы. Вечером я чувствую усталость, но эта усталость приятная.
Изри курит во дворе, а мы с Василой сидим у камина. Днем на улице жарко,
