Плохая кровь - Сара Хорнсли
Я морщусь. Даже я понимаю, что это плохая отговорка. Не самая лучшая моя работа.
– Он вышел, чтобы посадить свою бабушку в такси, и больше я его не видел. Но я был пьян, а в пабе было полно народу даже после закрытия. Я не был лучшим другом Джейка, мы не стали бы искать друг друга в переполненном зале. Так что я не знаю. Не могу сказать наверняка, вернулся он или нет.
Почему сержант Роуз не хочет просто забыть об этом? Ей требуется что-то доказать? Она потеряла репутацию в Манчестере и была переведена – с понижением в должности – в маленький тихий городок. Может быть, это случилось из-за чего-то подобного?
– Вот, – говорит Джимми, ставя коробку на пол возле моих ног и кивая в ее сторону. Достает из кармана джинсов ключ и разрывает им скотч, которым заклеена коробка. Ее явно не открывали уже много лет.
Я всегда знала, что масонство поддерживает атмосферу «непохожести» и «исключительности», и сейчас это ощущение лишь крепнет во мне. Это братство, объединенное тайнами, странными правилами и традициями. Я достаю вещи одну за другой. Фартук из мягкой белой кожи, отделанный светло-голубой тканью и украшенный тремя розетками и серебряными накладками. Мантия. Белые перчатки. Что все это значит?
На дне коробки я нахожу фото. Еще не сдув с нее пыль, ясно вижу, каким был тогда мой отец. Это фотография чего-то похожего на масонский бал. Мужчины в костюмах с белыми пиджаками, женщины в красивых бальных платьях…
Я переворачиваю снимок. На обратной стороне написано: «Благотворительный бал рыцарей-тамплиеров». Я снова переворачиваю фото, сама не зная, что ищу. Но опыт подсказывает: нужно смотреть на вещи снова и снова, пока некая мелочь, неявная с первого взгляда, вдруг не покажется настолько очевидной, что ты удивишься, как не замечал ее раньше. Я готова смотреть на эту фотографию до тех пор, пока до меня не дойдет.
Однако этого не требуется. Я вижу это сразу же. Звезда шоу – отец Джимми, широко улыбающийся и поднимающий бокал с красным вином в сторону камеры. Но если присмотреться, то можно увидеть и другого человека. Зернистая фигура на заднем плане. Он повернут боком, его ноги слегка согнуты, как будто он либо собирается сесть, либо только что встал со своего места, – а рядом с ним стоит женщина. Прическа свидетельствует о том, что это не его жена. У его жены длинные вьющиеся волосы, а не короткое прямое каре. Он явно не хотел бы, чтобы его жена увидела эту фотографию.
Его рука лежит на пояснице женщины. Слишком низко, чтобы это выглядело естественно. Женщина с короткими волосами не смотрит в камеру, но видно, что ее голова откинута назад. Она смеется? Она опирается на его руку? Он просто поднимается со стула? Не слишком ли интимным выглядит расположение его ладони? Не слишком ли наигранным кажется ее смех? Нам, женщинам, известно, что такое нежелательное внимание.
Или он, наоборот, садится, а не встает? Не собирается ли она после этого усесться к нему на колени? Охотно. Покорно. Действие, запечатленное на фотографии, непонятно. В этом и заключается проблема единственного момента, схваченного объективом. Но кем бы ни была женщина, от присутствия на снимке этого мужчины у меня перехватывает дыхание. Да, Отис был прав. Не существовало никакой связи между Марком и Молдоном или фирмой моего отца, но была другая связь, которую мы до этого момента не видели.
И вот она у меня перед глазами. Марк Рашнелл и мой отец были масонами. Они были не из одного региона, скорее всего из разных масонских лож, но если на фото запечатлен отец Джимми, то, судя по всему, мой отец тоже присутствовал там.
Я смотрю еще раз, проверяя, не упустила ли я чего-нибудь еще, и тут замечаю это. Свободная рука коротко стриженной женщины опущена вдоль бока. Тыльная сторона кисти слегка повернута в сторону камеры. Я прищуриваюсь и подношу фотографию ближе, жалея, что это не цифровая рамка, чтобы можно было увеличить изображение. Тем не менее я вижу это. На ее безымянном пальце блестит кольцо с изумрудом овальной огранки в золотой оправе. Камень настолько велик, что его невозможно не заметить, и еще более экстравагантным его делает то, что он обрамлен венцом из бриллиантов. Это прекрасное винтажное кольцо с изумрудом, единственное в своем роде.
И оно, несомненно, принадлежит моей матери.
Не успев ничего сказать, я слетаю с чердака и выбегаю из дома через парадную дверь, фотография по-прежнему зажата в моей руке. Я слышу, как Джимми окликает меня, но времени на объяснения нет.
«А как поживает твоя мама? Она все еще встречается с тем милым мужчиной? О, я уже не помню его имени, но он был не местный…»
«Беверли наняла частного детектива – она подозревала, что у ее мужа была любовная связь на стороне».
Я думаю о ладони Марка, лежащей на пояснице моей матери.
О ее руке, опирающейся на его предплечье.
Неужели связующим звеном между моей семьей, Марком и Беверли Рашнелл все это время была моя мать? И если да, то как долго это продолжалось?
Прежде
Эвелин-мать
Когда она закончила уборку, комната выглядела даже чище, чем до вечеринки. Полы блестели, а желто-сиреневые обои с цветочным рисунком почти искрились. Макс и Джейк не заметили, что она наблюдала за ними сквозь щель в дверном проеме спальни, когда они уносили тело Джерарда.
Ей хотелось остановить их. Закричать и позвонить в полицию.
Джерард мертв.
Ее Джерард.
Они познакомились в поезде. Она ехала в Манчестер из Лондона, чтобы встретиться с подругой, а он сидел напротив нее. Только когда они наконец доехали до ее остановки, он спросил, как ему можно связаться с ней снова, и признался, что специально пропустил свою остановку, чтобы пообщаться с ней подольше.
Этим он ее и покорил.
Никто еще не заставлял ее чувствовать себя настолько желанной.
Но этот же человек заставил ее почувствовать себя еще более мелкой и незначительной, чем когда-либо прежде.
Джерард обладал властью над людьми. В зависимости от настроения, он мог либо возвысить тебя, либо растоптать. Это делало его притягательным. А еще он был жестоким.
А теперь его не стало.
Эвелин много раз думала о том, чтобы убить его лично, но она сама выросла без отца и никогда
