Когда заплачет розовый фламинго - Ольга Геннадьевна Володарская
– Нет тела – нет дела. Свидетелей тоже нет, ты единственного скомпрометировал. Ведь это ты на Панина начальство натравил? Как-то вовремя он попался.
– Ты диктофон, что ли, включила? Хочешь признание записать?
Лиза выложила телефон, затем вытряхнула из сумки все содержимое и вывернула карманы.
– Никаких записывающих устройств при мне нет, – сказала она. – И в полицию я не пойду. Просто хочу знать, почему ты убил лучшего друга?
– Не я – судьба. И не забывай о том, что я думаю о смерти. Боря продолжает свой путь, но наконец идет не по нашей общей дороге.
– Давай без аллегорий, ладно?
– Я подсовывал Борису разные травки и корешки, тут ты угадала. У меня этого добра навалом, из каждой страны привожу что-то лечебное. Да-да, ты не ослышалась! Любое средство как лечит, так и калечит.
– Ты хотел, чтобы покалечило… Почему? Вы же дружили, отец доверял тебе и искренне любил!
– Он душил меня своей дружбой, – простонал Евгений. – Когда я был в Кении и посещал местную деревню, мне показали женщину, которая своего новорожденного ребенка убила, обнимая. От переизбытка любви не рассчитала сил и задушила. Вот и Боря со мной себя вел как та кенийская женщина (в переносном смысле, разумеется). Я и путешествовать по нетрадиционным местам начал, чтобы от него отдыхать. Но как только я возвращался, Борис на меня налетал как коршун и утаскивал в свое гнездо. У меня же даже комната есть в вашем доме! И свое место на парковке. Еще я член джентльменского клуба, банного сообщества, охотник и рыбак.
– Ты сам говорил, что любишь рыбалку.
– Ненавижу! И говорил за меня твой отец. Дружить с ним – тяжкий труд. – Теперь он разволновался и раскраснелся. Даже немного вспотел. – Но не мне тебе говорить об этом. Быть его дочерью еще тяжелее. Сама знаешь, как Борис умел душить своей любовью.
– Но не убивать же его за это!
– Если бы я хотел убить, то дал бы ему вот это, – и указал на цветок. – Сок из стеблей этого растения может слона вырубить. Но я угощал Бориса вполне безобидными травками. Их можно сравнить с кофеином и таурином, что добавляют в энергетические напитки, которые почти все пьют.
– Но не отец. Он всегда был противником энергетиков. Даже кофе себя баловал редко, не говоря уже о магазинных газировках. Поэтому ты и подсыпал ему вершки да корешки с намерением загнать в могилу!
– Шанс выжить у Бори был. Он мог не съесть конфету, и тогда бы не случилось приступа. Или съесть одну, а не сразу пять. Я решил для себя так: если вернусь, а Боря жив, я прекращу свои попытки. Судьбе угодно, чтоб мы продолжали идти по одной дороге… Как видишь, она распорядилась иначе.
Лиза смотрела на дядю Женю и поражалась, как обыденно он говорит о страшных вещах. Самый настоящий Железный Дровосек, у него нет сердца.
– Ты думаешь, что я монстр, – будто прочел ее мысли он. – А я просто человек с иной точкой зрения. В своем поступке я греха не вижу…
– Долго я тебя слушала, дядя Женя, но так и не дождалась, когда ты озвучишь главную причину… – Она внимательно посмотрела на него. – Ты ведь хотел от отца избавиться не потому, что он тебя душил своей любовью. С этим ты справлялся долгие годы…
Колчин молчал. Он не хотел признаваться в том, что так же банален, как все остальные.
– Деньги! – выкрикнула Лиза и стукнула ладонью по столу. – Они толкнули тебя на убийство! Ты боялся остаться без них, вот и довел моего отца до сердечного приступа! И не отрицай, я все знаю.
– Что ты можешь знать?
– Отец хотел видеть в кресле генерального директора свою старшую дочь. Она умница, прекрасный финансист, человек с новым взглядом и аналитическим складом ума. Ты же просто королек на троне, который ничего не может решить. Только из-за личной симпатии Борис Алексеевич держал тебя на должности. Но когда ты запустил производство костной муки (ты – не он!), отец понял, что пора тебя смещать.
– Не только меня, но и тебя смещать собирались, – ехидно проговорил он. – Галя заменила бы и меня, и тебя.
– Поэтому ты хотел на ней жениться? Чтобы точно остаться в любимчиках и при кормушке? Но она дала тебе отворот поворот, и ты засуетился. Успеть нужно было до того, как Борис Алексеевич представит Галину как свою дочь. И тебе удалось…
– Опять же – судьба.
– Только зря грех на душу взял, не поможет тебе уже ничего. Я тебя увольняю!
– Не имеешь права, ты пока никто.
– Это ты никто. Оказывается, ты свои акции продал, а у меня есть десять процентов. Своих собственных, не отцовских. Я все сделаю, чтобы тебя погнали!
– Может, это и к лучшему, – задумчиво проговорил Евгений. – Теперь меня в Астрахани ничего не держит, и я могу уехать из ненавистного города…
– Не ты ли признавался ему в любви?
– За меня говорил твой отец, а я только поддакивал. Как можно любить город, что тебя обезличил? Сначала я был сыном великого Колчина, а когда он умер, превратился в лучшего друга самого Бориса Аронова! Как Евгений Колчин я тут не существовал никогда. Может, поэтому я волочился за женщинами, чтобы хоть как-то выделиться? Но меня не называют Астраханским Казановой, только сыном или другом.
Евгений снял с подоконника горшок с цветком, донес его до печи и сунул в топку.
– Что ты делаешь?
– Избавляюсь от всего, что может выдать меня как отравителя. – Он чиркнул спичкой и кинул ее следом за цветиком. Затем закрыл заслонку. – Жаль, дыму выходить некуда, помещение проветривать придется, – обыденно проговорил Евгений. – А ты, Елизавета, иди домой. Засиделась. И не благодари меня за то, что дал тебе свободу.
– Ты сошел с ума, дядя Женя? Ты отца моего в могилу свел…
– Чем не только себя от него избавил, но и тебя. Теперь, когда Бориса нет среди нас, ты можешь любить того, кого хочешь… Жить с ним, рожать ему! Или ты думаешь, что отец позволил бы тебе это, останься он в живых? – Он усмехнулся криво. – Вот я и говорю: не благодари. И не отрицай, что испытала не только боль утраты, но и облегчение. И вот еще что: если тебе будет спокойнее, думай
