Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Я думаю о маме, о том, что и она тоже лежит в могиле. Там, далеко от меня. Я не могу пойти к ней на могилу, не могу принести цветы. И конечно, секундой позже я думаю об отце. Помнит ли он еще о том, что я существую? Волнуется ли за меня? Хорошо ли себя чувствует?
Я бы так хотела сказать ему, где я, чем занимаюсь. Хотела бы рассказать последние новости и услышать его голос…
Но Изри мне это строго-настрого запретил.
Может быть, когда-нибудь я смогу убедить его изменить мнение.
Мы выходим с кладбища ближе к полудню и отвозим Василу домой, а потом уезжаем. Изри хочет показать мне эти места.
Узкие дороги петляют, я открываю для себя осенние Севенны, и душа у меня ликует. Меня поражает каждый дом, каждый бедняцкий хуторок, каждая речушка.
Мы обедаем в прекрасном ресторане, в роскошном месте. Обед стоит сумасшедших денег. Когда Изри вынимает из бумажника крупную банкноту, я невольно думаю о том, откуда эти деньги. Инкассаторская машина? Банк? Краденые драгоценности?
Я горю желанием узнать, почему он выбрал такую дорожку, такую жизнь. Убивал ли он уже людей, вставших на его пути во время какого-нибудь ограбления? Спросить не решаюсь. Я же маленькая Тама, служка, кто я, чтобы задавать ему подобные вопросы?
Я говорю себе, что это, наверное, и есть любовь. Когда не задают вопросов.
Изри делает знак официанту, чтобы тот принес счет. И вдруг тихо признаётся:
– Знаешь, Тама, дедушка всю жизнь работал как про́клятый. И в результате умер в нищете. Я не хотел жить, как он. Закончить, как он… Ты понимаешь?
Я на секунду теряю дар речи. Изри читает мои мысли? Увидел вопрос у меня в глазах? Я для него как открытая книга?
– Да, понимаю, – говорю я. – Но принять это сложнее.
– Если что, людей я не убиваю. Просто забираю деньги, вот и все.
Он чуть улыбается и продолжает:
– Я предпочитаю ответить, пока ты сама не спросила…
Когда мы выходим из ресторана, я немного растеряна.
И говорю себе, что, может быть, это и есть любовь.
Мы путешествуем весь день. Пересекаем реки Тарн и Жонт, поднимаемся на гору Эгуаль. От грандиозных пейзажей кружится голова, иногда становится страшно, я уже не знаю, куда смотреть. Я прошу, чтобы Изри сфотографировал меня, нас.
Чтобы я навсегда это запомнила. Что я была здесь, что я жила здесь. Что я была свободна.
Позже, около шести вечера, Изри останавливает машину на вершине одного из холмов, и мы смотрим, как над Севеннами заходит солнце. Чем больше темнеет небо, тем больше я кажусь себе песчинкой.
Я провела самый прекрасный день в жизни. И, несмотря на обещания Изри, я думаю, что лучше дня уже не будет.
– Расскажи мне о своей сестре, – вдруг говорю я.
Он удивленно оборачивается.
– Твоя мать однажды сказала, что у нее была дочка…
Он несколько секунд медлит с ответом. По всей видимости, я затронула больную тему.
– Она умерла, – наконец говорит он. – Еще до рождения. Мне было шесть, когда это случилось… Матери все равно пришлось рожать. И потом ее похоронили в крошечном белом гробу.
Я, конечно, ненавижу Между, но холодею от этой ужасной истории.
– Какой кошмар, – шепчу я. – А известно, от чего она умерла?
– Нет. Может быть, из-за побоев отца.
– Мне так жаль, любимый… Как ее звали?
Он снова с удивлением на меня смотрит:
– Никто еще меня об этом не спрашивал.
– Хоть она и умерла до рождения, но имя же у нее было…
– Аниса. Ее звали Аниса.
* * *
Уезжать тяжело. Особенно оставлять Василу. Я была у нее всего пять дней, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь.
Она поплакала, я тоже.
Я бы так хотела, чтобы мы с Изри остались тут жить. Подальше от Сефаны, от Межды, от дома, в котором я убила того человека.
Остались тут, подальше от Маню, от ограблений.
От моего прошлого.
Мы вернулись позавчера, и я немного скучаю.
Изри больше не говорил со мной о Тристане, и я стараюсь не произносить этого имени. У Изри нет повода для ревности. Но раз он ревнует, значит любит.
Грег зашел вчера вечером. Они вспоминали школьные годы, детство. Мне стало грустно. Потому что у меня почти нет школьных воспоминаний. И свою единственную подругу я, скорее всего, больше никогда не увижу.
Весь вечер мне почему-то казалось, что Грег завидует Изри. Может быть, потому, что у того красивый дом, красивая машина. Или потому, что у него есть я.
Но особенно потому, что у Изри есть власть.
* * *
Наступила ночь, я читаю в спальне. Потом закрываю книгу и достаю из шкафа жилетку. Вытаскиваю из обувной коробки свою старую куклу Батуль. Она и здесь со мной, я так и не смогла ее выбросить. Я слышу, как открывается входная дверь, и быстро убираю Батуль на место. Иду к Изри, он прижимает меня к себе. Он не может знать, как мне его не хватает, даже когда он уходит всего на полдня. Я вижу, что у него хмурое лицо, но не хочу задавать вопросов.
– Налей мне выпить, – говорит он, падая на диван.
Виски со льдом, как обычно. Я ставлю стакан на журнальный столик и сажусь рядом с Изри. У него такой вид, как будто он съел что-то нехорошее и никак не может это переварить.
– У меня плохая новость, Тама…
– Что случилось?
Прежде чем ответить, он залпом выпивает половину виски.
– Крепись, – говорит он.
Сердце у меня болезненно сжимается.
– У тебя проблемы?
– Нет, Тама. Твой отец… Он умер.
Требуется несколько секунд, чтобы я смогла осознать сказанное. Изри обнимает меня, а меня начинает трясти.
– Но… Как ты узнал?
– Один мой приятель на месяц ездил в Марокко, и я попросил его сходить к твоему отцу и сказать, что у тебя все хорошо… Сегодня он позвонил. Мне очень жаль, Тама…
– Когда отец умер?
– Приятелю сказали, полгода назад.
Я вытираю слезы и сижу в прострации на диване.
– Я ведь на самом деле не очень хорошо его знала, – говорю я. – И уже никогда не узнаю…
Я проплакала всю ночь. Несмотря на холод, я вышла на террасу и сквозь слезы смотрела на звездное небо.
Я думаю, что мой отец был справедливым человеком, думаю, он всегда хотел для меня лучшей доли. И я его по-настоящему любила.
Где-то внутри я клокочу от ярости.
Отец умер,
